голоден. — Ни в коем случае нельзя давать этой компании малейший повод для подозрений. Постараюсь вести себя как этот развязный шотландец.

— Да мы тут все чуть с голоду не померли, пока тебя дождались! — Дуглас призывно замахал кубком, и с другой стороны зала, где на деревянной стойке были выставлены блюда и бутылки, примчался слуга, встал возле гостя с бутылкой наготове.

Когда он налил Дугласу, я тоже поднял за тонкую ножку бокал и выпил залпом. Дуглас с интересом наблюдал за моими маневрами, и ухмылка его сделалась шире.

Ужин прошел довольно мрачно: Мендоза забрасывал Мари и Курселя вопросами насчет партий при французском дворе, дотошно выяснял, кто из французских вельмож стоит за Гиза и пользуется ли король Генрих любовью народа. Он довольно откровенно намекал, что его суверен предпочел бы видеть на престоле молодого Гиза, а Мари знай себе хлопала ресницами, словно осуществление католических планов зависело главным образом от ее очарования. Курсель разрывался между стремлением угодить испанскому послу и не менее ревностным желанием удержать внимание мадам де Кастельно. В редких паузах этой беседы остальные сотрапезники пытались вспомнить обрывки придворных сплетен или хотя бы похвалить еду. Комплименты ужину, по крайней мере, отличались искренностью: граф Арундел держал отличного повара.

— Итальянец, — шепнула мне Анна Говард, когда я похвалил этого искусника.

Графиня говорила еле слышно, ела мало, больше размазывала еду по тарелке и так пристально изучала получившийся узор, как будто обязана была описать его по памяти. Смотреть мне в глаза она не решалась, но с помощью деликатных вопросов мне удалось-таки выяснить, что бедная женщина не отличается крепким здоровьем, часто недомогает и редко бывает при дворе. Впрочем, шепнула она мне, ко двору ее редко приглашают не только из-за ее болезненности, но и потому, что ее величество, вступив в осеннюю пору жизни, сделалась еще ревнивее и ни с кем не желает делить внимание своих придворных, а потому с супругами их приглашают лишь на некоторые официальные торжества. А так, по словам Анны, королеву окружают лишь ее фрейлины, девицы скромные и с отменной репутацией. Молодая женщина пересказывала мне все это совершенно серьезно, так что я воздержался от комментариев и спросил лишь игривым тоном, не боится ли она отпускать в этот женский улей своего прекрасного молодого супруга. На вопрос она отвечала прелестным смехом и пояснила, что графа знает с детства, она его сводная сестра и в возрасте четырнадцати лет их поженили. Видимо, она считала, что общее прошлое предохраняет ее от измен. На мой взгляд, скорее оно их провоцирует, но кто я, чтобы говорить такие вещи женщине.

Подали крепко приправленные, исходившие ароматным паром блюда: каплунов, начиненных фруктами, дичь, кроликов под соусом из тимьяна и розмарина, холодец из телячьих ножек и пироги из тонкого теста с жаворонками и черными дроздами внутри. Слуги носились вокруг стола, удерживая на весу тяжелые подносы, а молодой человек с бутылками кружил возле стола, следя, чтобы ни один бокал не оставался пустым. Мендоза ел и пил с тем же яростным аппетитом, с каким он делает все, и неумолчно болтал с набитым ртом, так что половина ужина вываливалась и застревала у него в бороде. Я заметил, что Генри Говард почти не пьет, воздерживались и граф с женой. Зато мы с Дугласом то и дело требовали к себе виночерпия, подставляя ему пустые бокалы и призывно кивая. Фаулер пил умеренно и говорил мало. Время от времени он встречался со мной взглядом, как бы вежливо узнавая, но ничего более, а я столь же вежливо улыбался в ответ и вновь направлял все внимание на Анну Говард.

В такой компании я бы ожидал бесед исключительно о готовящемся вторжении, однако блюда пустели, открывали все новые бутылки, а непринужденный ужин оставался ужином и не более того. Интересно, гадал я, ради Анны все хранят упорное молчание или опасаясь слуг и в какой момент наше застолье превратится-таки в военный совет. Передо мной уже и десерт с миндалем поставили, и пустой разговор понемногу замирал.

— Сегодня арестовали памфлетистов, слыхали? — бросил Дуглас, перебив Фаулера, заговорившего было о перемене погоды.

— Каких памфлетистов? — переспросил Курсель.

— Ты наверняка знаешь эти книжечки, Клод, — ответил Фаулер, сложив руки на груди. — Продаются за пенни в любой таверне и на рынках. Апокалипсические пророчества, предвещающие конец царствования Елизаветы и даже ее смерть. Убийства они причисляют к проискам дьявола или к знакам грядущего суда. Теперь и писать, и публиковать такие брошюры считается государственной изменой. — Он резко втянул воздух сквозь зубы и покачал головой. — Не хотел бы я оказаться на месте этого печатника.

— Я на рынках и в тавернах не бываю, — возразил Курсель, отбрасывая локон со лба. — И сплетни служанок и подмастерьев нимало меня не интересуют.

— Простонародье хлебом не корми, дай послушать о скорой погибели, — загромыхал Мендоза. — Нигде в мире подобного не видывал. Даже наши слуги, стоит им заглянуть в лондонскую таверну, возвращаются одуревшие от этих баек. Все от неуверенности, полагаю, однако нам это на руку, пусть англичане думают, что их конец близок.

Говард бросил на него предостерегающий взгляд и поспешно обернулся к жене. Анна вроде бы не видела никого и ничего, кроме белого пса.

— Этот парень, которого арестовали, всего-навсего печатник, — гнул свое Дуглас. — Слух прошел, в частном доме на Финсбери нашли печатный станок. Бедолагу теперь будут пытать, пока не выдаст всех своих авторов, а потом вздернут. Может пострадать и кое-кто из наших знакомых.

Генри Говард приподнял руку, пытаясь остановить болтливого шотландца. Дуглас смешался. Анна Говард подняла голову и еле слышно вымолвила:

— Убийства?

Говарды быстро переглянулись.

— Помнишь, дорогая, я тебе рассказывал, что умерла одна из королевских фрейлин? — мягко, успокаивающе заговорил Филип. — При дворе ходят слухи — так всегда бывает, — что это убийство. Ты же знаешь, чуть что — распространяются всякие сплетни.

Дуглас поперхнулся вином и выплюнул его прямо на стол. Анна в ужасе переводила взгляд с рассказчика на мужа. Меня пронзила мысль: а ведь она-то и не знает, как «распространяются всякие сплетни». Она даже про убийства не слышала, хотя одно из них произошло в полумиле от ее собственного дома. Неужто муж держит ее взаперти, как сказочную принцессу?

Пока сотрапезники в неловкости взирали на хозяйку дома, я воспользовался моментом и выплеснул на пол содержимое своего бокала. Камыш все благодарно впитал, как и другие два бокала, которые я ухитрился опрокинуть, когда на меня никто не смотрел. Вроде бы никто моих маневров не заметил, зато Генри Говард, к моему удовольствию, неодобрительно взирал на нас с Дугласом, хмурясь каждый раз, когда мы подзывали виночерпия. Пусть Говард думает, что я пьян, как Дуглас, хотя на шотландце немыслимое количество потребленного им алкоголя никак не сказывалось, только щеки разгорелись. Здоров как бык.

— Моя супруга страдает нервами и другими тяжкими недугами, — пояснил Филип Говард, ни к кому в частности не обращаясь, как бы в ответ на невысказанный мной вопрос. — Ее не следует тревожить придворными интригами и мелкими неприятностями.

Анна, ласково поглядывая на мужа, продолжала трепать собаку за уши. Лицо Мари омрачилось: представляю себе, как бы она приняла подобную супружескую заботу. Хорошо хоть, дипломатической выучки хватило, чтобы промолчать. Анна сунула кусочек мяса собаке под стол. Кожа ее была настолько бела, что светилась собственным светом, как снег ясным зимним утром. Больная жена, пожалуй, не помешала бы юному красавцу придворному заводить шашни: Филип Говард мог бы вскружить фрейлине голову, поведав, что жена его слаба здоровьем и вскоре он будет подыскивать ей преемницу. И кем надо быть, чтобы назвать убийство двух молодых девушек «мелкими неприятностями»? Мои подозрения против Говардов вспыхнули с новой силой. Мендоза, к моему удивлению, промолчал, а до тех пор он первым высказывался на любую тему.

Как только посуду со стола убрали, Анна Говард покинула зал, сославшись на усталость, хотя мне показалось, что ее уход был спланирован заранее. Интересно, догадывалась ли она, с какой целью ее супруг и дядя супруга собрали в своем доме столь пеструю компанию? Возможно, Анна Говард отлично все понимала, однако предпочитала делать вид, что не знает, — как ограждала она себя и от придворных