Как можно тише я проскользнул в дверь и спрятался за спинами слушателей; все их внимание, как и подобало, было сосредоточено на музыке. Я оказался на другой стороне зала, Кастельно с женой и секретарем находились напротив. Несколько голов обернулось на легкий скрип двери, но любопытствующие взгляды задержались на мне не долее мгновения. На помосте кресло по правую руку от королевы, где раньше сидела одна из фрейлин, теперь занимал граф Лестер. Он заботливо склонился к ее величеству, лицо Елизаветы под маской белил и румян оставалось непроницаемым, она не отводила глаз от певцов. Казалось, королева подает тем самым пример своим придворным: слушайте и не суетитесь. Поверх голов публики я различал неистовые движения рук дирижера, мастера Бёрда. Но музыка, честно говоря, мало меня сейчас занимала. Я прижал руки к груди, уставился в пол и попытался дышать размеренно, усмиряя дрожь.

— Доктор Бруно, вы, часом, не с привидением повстречались? — раздался металлический голос за моим плечом — ни с чьим не спутаешь.

Я обернулся: лорд Говард отошел от своих спутников и с любопытством изучал меня. Я провел рукой по лицу, точно мог таким способом вернуть ему нормальное выражение, изобразить сердечный и почтительный привет католическому лорду. По случаю придворного концерта Говарду подстригли бородку, но оттого он выглядел не цивилизованнее, а сварливее прежнего. Черные волосы зачесаны назад, в руке — бархатная шляпа, украшенная драгоценными каменьями и радужным пером павлина.

— Или это был дух? — продолжал он все с той же притворной любезностью, неторопливо перебирая поля шляпы длинными белыми пальцами.

Меня все еще трясло, ног я почти не чувствовал, но смутно сознавал, что штаны на коленях промокли насквозь, оттого что я стоял на залитом водой полу возле трупа. Вряд ли Говард стал бы присматриваться, но меня тогда почему-то особенно смущал этот дискомфорт. Право, я настолько озаботился мокрыми коленками, что не сразу разобрал его слова, и переспросил:

— Прошу прощения?

— Вы, кажется, много времени проводите в Мортлейке, в библиотеке нашего общего друга доктора Ди, — снисходительно пояснил Говард. — Посол как-то упомянул…

— Иногда я пользуюсь его библиотекой для ученых занятий. — Я говорил медленно в надежде обдумать ответ, но сил соблюдать осторожность уже не было.

Говард приподнял изящную тонкую бровь, как бы намекая: он меня насквозь видит:

— Значит, теперь Ди общается с духами, я правильно понял?

— Не знаю, откуда у вашей светлости подобные сведения, — возразил я и сам расслышал, насколько неубедительно звучит мой голос.

В тот момент я хотел одного: чтобы его милость отстал от меня, не мучил больше, и я бы сумел хоть как-то собраться с мыслями перед возвращением к Кастельно.

— Он поделился своими пророческими видениями с ее величеством, — настаивал Говард. Взгляд его скользнул поверх толпы к помосту, где рядом с Лестером сидела королева. — Она посмеялась над этими видениями и забавы ради пересказала их Тайному совету. Мы все изрядно повеселились. — И тут его взгляд снова уперся в меня. — Однако если Ди и в самом деле пытается заклинать духов, его обвинят в ведовстве, и тогда едва ли даже королева сможет спасти его.

— Милорд, мне об этом ничего не известно.

— Но вы же близки с ним. Этого вы не станете отрицать?

— Я уважаю его знания. И, на мой взгляд, Джон Ди — настоящий ученый и разумный человек, он не станет заниматься ничем подобным.

— Что вы имеете в виду? Не станет заклинать бесов? Заглядывать в магический кристалл? Оживлять изваяния?

Он пробил-таки броню, и глаза Говарда полыхнули огнем, когда он заметил, как дрогнуло мое лицо. Я с шумом втянул в себя воздух. Что же это такое? Либо Генри Говард распространил свою ненависть к Ди на всех друзей доктора, либо у него есть причины полагать, что мы с Ди достаточно близки и старый маг поделился со мной тайной милорда — рассказал, как сам Говард гонялся за трактатом Трисмегиста. Если так, то откуда, откуда он знает о моей дружбе с Ди, о частых визитах в Мортлейк? В самом ли деле о них случайно упомянул Кастельно, или же Говард выслеживал меня? Не сам — сам он вчера слушал мессу в Солсбери-корте, когда я возвратился из Мортлейка, но у него хватает слуг, чтобы шпионить за мной. На миг я встретился глазами с его насмешливым взглядом, но события этого вечера выбили меня из колеи, и я не смог противостоять лорду с обычной моей бравадой. Ожившие статуи — это точно уже из магии Гермеса, и Говард явно рассчитывал, что я попадусь на такую приманку. Я же решил, что разумнее будет притвориться невеждой и пропустить намек мимо ушей.

— Берегитесь, Бруно, — продолжал он, убедившись, что на предыдущую реплику я не отвечу. — Ваша парижская слава — репутация черного мага — добралась уже и до английского двора. — Жестом он охватил собравшуюся в зале публику, словно всё это были мои потенциальные враги.

— Удивительно, моя репутация опережает меня. — Я пытался острить, но выходило плоско.

— Слухи летят на крылатых сандалиях, словно Меркурий, то бишь Гермес. — Кошачья плотоядная ухмылка раздвинула губы Говарда. — Окажетесь чересчур близко к Джону Ди, и он потащит вас за собой. Астрологи и провидцы особой любовью при дворе не пользуются. Да, сначала их просят предсказать будущее, но стоит людям увидеть это будущее, как они, будто стая псов, набрасываются на пророка. Монархи ничем в этом отношении от прочих не отличаются.

— Должен ли я принять это как предостережение, милорд?

— Примите это как совет, доктор Бруно.

— Благодарю вас: если повстречаю мага или астролога, обязательно передам ваши слова.

Говард собирался что-то возразить, но в этот момент голоса певцов угасли на последней, прощальной ноте и толпа взорвалась аплодисментами. Королева жестом поманила к себе мастера Бёрда. Он поднялся на помост и там, стоя на коленях, поцеловал милостиво протянутую руку ее величества, а затем, поднявшись во весь рост, поклонился залу. Под несмолкаемую овацию он повел свой хор гуськом через толпу, и высокие двойные двери распахнулись навстречу процессии певцов. Когда хор скрылся из глаз, поднялась и королева, и весь двор, как один человек, припал на колено, покуда она не подала знак подняться. Музыканты, сопровождавшие аккомпанементом пение, теперь играли негромко, на заднем плане, а ее величество, растянув губы в благосклонную улыбку — насколько позволял туго стягивавший лицо грим, — поправила шлейф платья, подала фрейлинам сигнал поднять его и, горделиво ступая, сошла с помоста. Как я понял, королева имеет обыкновение на таких придворных собраниях какое-то время общаться со своими подданными, прислушиваться к их лести и даже порой — если они на это отважатся — к их жалобам и прошениям. Словно по сигналу, молодые придворные бросились вперед, отталкивая друг друга и борясь за возможность обменяться хоть словечком со своей владычицей.

Случалось, что таким образом добывали (а то и теряли) состояния: если королева в настроении, симпатичное личико или удачный комплимент способны угодить ей; нельзя упускать такой шанс, и эти англичане явно не собирались его упускать. Но меня восхищало самообладание Елизаветы: как спокойно, будто ни в чем не бывало, двигалась она среди толпы! Если граф Лестер предупредил ее об очередном убийстве — в этот самый вечер, в ее собственном дворце, — королева ничем этого не обнаружила и (так мне показалась) намеренно держала себя так, чтобы ничего не заподозрили ни гости, ни собравшиеся в зале придворные. Я заметил, что Лестер шел вплотную за королевой и руку держал на эфесе своего меча.

Рядом с Говардом вынырнул Мендоза, положил ему руку на плечо, а меня смерил пренебрежительным взглядом.

— А, Еретик, — проворчал он, кивнув. Выдумал мне прозвище и был этим вполне доволен. Говорил он по-испански и не слишком разборчиво: слова увязали в зарослях черной бороды. — Глянь-ка на своего посла. На все готов ради внимания английской королевы.

Я повернулся в ту сторону, куда он указывал: Кастельно и в самом деле пытался проложить себе путь к королеве и на его лице застыло выражение трогательной, если не жалкой надежды — он тщетно ловил взгляд Елизаветы.

— Он бы на родного ребенка ногами наступил ради улыбки этой рыжей! — фыркнул Мендоза. — Все еще верит, будто удастся заключить союз между Англией и Францией, так, что ли? — И он воткнул в меня