К родственникам Гены сразу после происшествия приставили «глаза и уши» — как раз таки на предмет пресечения вот таких неловких телодвижений. Как минимум с десяток медучреждений находились к месту происшествия ближе, чем ДЕТСКАЯ(!) больница. А уж выписать «с рук на руки» тяжелого пациента, который намертво прикован к аппарату жизнеобеспечения — это вообще ни в какие ворота не лезет.

— Доктор, мы все знаем, так что врать бессмысленно, — Валентин не стал прибегать к иезуитским приемам — не тот случай, здесь можно решить все гораздо проще. — Будете запираться, загремите за соучастие. Вам что, плевать, что ваша семья останется без кормильца?

— Не знаю… — втянув голову в плечи, затравленно пробормотал доктор. — Ничего не знаю! Я вообще не понимаю, что вы от меня хотите…

— Прошу по-хорошему в последний раз, — честно предупредил Валентин. — Еще слово неправды — и переходим из режима «доброй воли» в режим «как обычно».

— Не пугайте меня! — тонко крикнул доктор. — Я вас не боюсь! У нас сейчас не тридцать седьмой!

— Совершенно верно, — согласился Валентин. — Сейчас не тридцать седьмой. Сейчас гораздо проще.

И со значением посмотрел на Палыча.

— Угу, — понятливо кивнул Палыч и шагнул к доктору.

По дороге в больницу Палыч был озадачен на предмет «аргументации». Сейчас, по логике, он должен был выступить в роли сатрапа текущего момента: нависнуть над доктором всем своим монументальным организмом и, зловеще цедя слова, с замогильным холодом в голосе напомнить о докторской семье — жене и детях. И намекнуть о ближайших перспективах использования этой самой семьи в некоторых специфических аспектах процесса дознания. Это своего рода стандарт, промежуточный этап между режимом «доброй воли» и режимом «как обычно».

Увы, Валентин сосредоточился на клиенте и совсем забыл, что Палыч предпочитает силовые решения, а также обладает явным талантом превратно истолковывать особые взгляды начальства и интерпретировать их по своему произволу.

— Задавлю, гнида!

Утробно взревев, Палыч сгреб доктора с кушетки, повалил на пол и, схватив за горло и за гульфик, принялся в буквальном смысле натирать им (доктором, то бишь) паркет, страстно взрыкивая:

— Колись, тварь, а то удавлю наххх!!!

Как видите, получилось все по совсем уж упрощенной схеме.

Доктор хрипел и задыхался: схваченный железной рукой за гульфик, он пытался истошно вопить, но горло было стиснуто другой рукой — не менее сильной, так что вопли глохли в зародыше и получалась сиплая, надсадная фистула.

Валентин недовольно поморщился: сцена вышла дикая и неприятная, и совершенно очевидно, что запросто можно было обойтись без этого.

Шота, заметив, что доктор стал синеть, праздно поинтересовался:

— Палыч, нам что нужнее: труп или информация?

— Колись, тварь! — Палыч не реагировал, он азартно стукал доктора головой об пол. — Колись, а то сдохнешь щасс!

— Палыч! — прикрикнул Шота на друга. — Прекрати, задавишь!

— Да и хрен с ним, — пробурчал Палыч, тем не менее слегка ослабляя хватку. — Одним уродом больше, одним меньше… Ты будешь колоться, мразь? Или задавить тебя сразу?

— Я скажу! — прохрипел доктор. — Отпустите, пжжлссс…

— Да я и не сомневался, — самодовольно хмыкнул Палыч, отпуская доктора и присаживаясь на краешек кушетки. — В моих руках и не такие звери об…лись, так что радуйся, что вообще жив остался!

Едва придя в себя и отдышавшись, доктор — вот ведь простая душа! — одарил Палыча особым взглядом. То есть глянул исподтишка, вполне запуганно и подавленно, но вовсе не как на безымянный объект угрозы, а с каким-то нездоровым интересом и… с совершенно определенным узнаванием.

Когда Валентин велел подняться с пола и сесть на кушетку, доктор поспешно выполнил команду, но сел на другой конец, подальше от Палыча, и еще разок метнул в его сторону такой же — бесхитростно- опознавательный взгляд.

В отличие от Палыча, Валентин прекрасно умел читать взгляды, не только начальственные, но и вообще все подряд — это было частью его работы.

Быстро перебрав варианты, при которых доктор мог слышать это роковое для него имя, Валентин сделал единственно возможный вывод:

— Гена назвал имя Палыча… Верно?

Доктор опять втянул голову в плечи — мотать головой не посмел, но крепко зажмурился и замер.

— Все, лимит терпения исчерпан, — решительно бросил Валентин. — Палыч, берите этого упорного хлопца и поезжайте к нему домой. И как следует поработайте с его семьей. Особенно с дочкой. Вот тут-то оно и появится — страстное желание сотрудничать со следствием.

— С удовольствием! — плотоядно рыкнул Палыч, вскакивая с кушетки. — А ну, огрызок, иди к папочке…

— Не надо! — тонко крикнул доктор — примерно на пол-октавы выше, чем при упоминании давеча о приснопамятном тридцать седьмом. — Я все расскажу…

Таким образом неподготовленное интеллигентское сопротивление было привычно подавлено весомыми аргументами Системы: доктор быстро выложил все, что знал, и без запинки ответил на самые сокровенные вопросы.

— М-да, незадача, — озабоченно протянул Валентин, осмысливая услышанное. — Как реагировали остальные участники «консилиума» при упоминании имен Палыча и Шоты?

— Никак, — не задумываясь, выдал доктор. — По-моему, никто даже не обратил на это внимания.

Что ж, вполне может быть. Никто из этого «Бункера» до недавнего времени ни разу с ними не пересекался, так что…

— Беседу писали?

— Ннн… Эмм…

— Хорошо, сформулирую иначе: вы выдели, чтобы кто-нибудь из присутствующих пользовался диктофоном, камерой либо какими-то иными техническими средствами?

— Нет, не видел. Ну, по крайней мере, явно никто этого не делал.

— Ясно… Видите, доктор, как все оказалось просто? Могли бы сразу все рассказать и не было бы вот этого безобразия, — тут Валентин кивнул на Палыча.

— Просто я не думал… — доктор с опаской покосился на Палыча. — В смысле, не предполагал, что органы могут применять такие… гхм… методы…

— Доктор, вы укрываете раненого террориста, который взорвал режимный государственный объект. Ну и какого же вы отношения ожидали от органов? Да вас, по логике, без всяких разговоров должен был сейчас штурмовать спецназ — со всеми вытекающими!

— Одну минуту… — доктор опять опасливо покосился на Палыча и озабоченно нахмурился. — Это что ж получается… Пациент упоминал о…

— Пусть это вас не беспокоит, мы во всем разберемся, — оборвал его Валентин. — Пойдемте, посмотрим, как там поживает наш террорист…

Гена лежал в резервном «VIP-люксе», наскоро переоборудованном под реанимационную палату. Размеренно дышал допотопный аппарат, поддерживающий существование инженера «Блиндажа», тихо дребезжал старенький холодильник — «люкс» был под стать нищей больнице и всему нашему социальному здравоохранению. Очевидно, и в «випах» здесь числились дети старших слесарей и водителей снегоуборочных машин, которые получали больше местных врачей и имели возможность заплатить за столь сомнительные удобства.

Голова раненого была почти сплошь забинтована, открытыми оставались лишь рот и ноздри.