теперь не такими усталыми, но, судя по густому облаку дыма, по-прежнему не задумывался о своем здоровье и беспрерывно курил сигары. Я заранее подготовил несколько приветственных слов для подобной встречи. Они были по большей части неискренними и должны были стать вступлением к дальнейшим расспросам. Однако его появление застало меня врасплох, и Брюнель первым задал мне вопрос.

— Скажите, мой друг, как у вас дела?

— Мне нужно кое-что вам объяснить, — сказал я, мысленно укоряя себя за нерешительность. — Но прежде я хотел спросить, когда вы вернулись?

— Сегодня утром. Мы покинули Каир две недели назад. Вы получили мое письмо?

Я небрежно кивнул.

— Вы успели с кем-нибудь поговорить?

— Я еще ни с кем не виделся. Кроме вас, разумеется, — ответил он, немного удивленный моей настойчивостью. — Я хотел встретиться завтра утром с Расселом и посмотреть, что этот мерзавец сделал с кораблем за прошедшие шесть месяцев. А сегодня мне просто не хотелось заниматься распаковкой вещей. Расскажите мне последние новости. Я что-нибудь упустил?

— Уилки мертв, — сказал я.

Брюнель побледнел.

— Господи, почему?

— Его убили, пока я был в Бристоле.

Инженер тихо пробормотал слово «убили» и затушил сигару.

— Нейт… что с ним? Бедный парень…

— Юноша уплыл в Америку. Я видел его на корабле.

— Наверняка он поехал к дяде. Господи, Филиппс, но почему? Зачем кому-то понадобилось убивать Уилки?

— То же самое я хотел бы спросить у вас.

Брюнель был явно потрясен известием.

— Он был мастером своего дела и очень хорошим инженером. Кому понадобилось его убивать?

Поскольку похлебка пока что получалась совсем жидкой, я решил добавить в котелок немного информации.

— Я знаю про сердце, Изамбард.

— Сердце? Полагаю, вам рассказал об этом Оккам? Хотите сказать, что оно имеет какое-то отношение к случившемуся?

— Оккаму не нужно было ничего мне рассказывать… я читал конспект встречи, на которой вы изложили эту концепцию. — Затем, рискуя испортить блюдо, я добавил еще ингредиентов: — Уилки был убит из-за того, что отказался отдать детали, которые вы поручили ему выполнить. Он успел передать их Нейту. Мальчику удалось убежать и вручить их мне. Позже убийцы Уилки ворвались ко мне домой и, держа меня на мушке, стали искать сердце. Целое сердце, а не детали. Что, черт возьми, происходит, Изамбард? — Экипаж остановился. — Не хотите поужинать со мной? — предложил я. — Нам многое нужно обсудить.

Брюнель кивнул и открыл окошко на крыше.

— Сэмюэль, оставь нас здесь. Приедешь за мной… — Он достал часы и открыл крышку, — …в десять тридцать. А пока отправляйся домой и скажи моей жене, что я буду ужинать с доктором Филиппсом.

— Хорошо, сэр. В десять тридцать, — последовал неуверенный ответ.

Я вписал в книгу имя моего гостя, и мы вошли в зал. Там было людно, и я попросил лакея выделить нам отдельную комнату, где мы могли бы выпить и спокойно поговорить, не боясь, что нас услышат.

— Я все знаю про Клуб Лазаря и про Оккама.

— Поздравляю, — сказал Брюнель с нотками раздражения в голосе. — Может, мы лучше поговорим о том, чего вы пока что не знаете? — Прежде чем я успел ответить, слуга принес нам напитки. Когда он ушел, Брюнель продолжил: — Простите меня, доктор Филиппс, я давно знал Уилки. Болезнь или несчастный случай — это одно, но убийство? Я просто не могу поверить, что причиной тому могло послужить механическое сердце.

— Вот это меня и тревожит. Почему кто-то так хочет заполучить устройство, даже не зная до конца… для чего оно предназначено?

Брюнель смотрел на огонь.

— Вам не нужно щадить мои чувства, Филиппс. Оптимист сказал бы, что этот проект опережает научную мысль лет на сто, тогда как для остальных он всего лишь глупая причуда, воздушный замок. Но скажите, зачем убивать ради него?

— Вот именно, — сказал я, чувствуя себя не в своей тарелке.

Брюнель поднес щепку к огню и раскурил первую сигару с того момента, как мы покинули экипаж.

Задумавшись, он некоторое время молчал, затем, все еще стоя ко мне спиной и опираясь о каминную доску, проговорил:

— Возможно, мой друг, это устройство не просто механическое сердце.

— Как так?

Он повернулся ко мне.

— Это двигатель. — Я недоуменно посмотрел на него, пока он садился на свое место. — Видите ли, в юности я долгое время пытался придумать двигатель, который работал бы не на пару, а на сжатом воздухе. Я назвал его газовым двигателем. Но испытания прошли неудачно, и эта идея показалась мне бессмысленной тратой времени и денег. А потом появился Оккам с его мечтами создать механические органы человека.

— Похоже, мечтательность у нашего общего друга в крови.

— Вам удалось узнать историю его семьи?

— Это было не трудно. Он сам рассказал мне о своей матери, о дедушке и о «Франкенштейне». Но гораздо больше я узнал от Бэббиджа.

— Понятно. И что же он сказал вам?

— Он рассказал мне о женщине на портрете, который висит у него над камином. Я видел картину, когда был у Бэббиджа в гостях.

— Продолжайте.

— Несколько недель назад я был в каюте Оккама на корабле — там на стене висел портрет женщины, который он поспешно спрятал. Я не сразу понял, что это та самая особа, чей портрет я видел в доме Бэббиджа. Это была мать Оккама, Ада Лавлейс, дочь лорда Байрона. Я поговорил с Бэббиджем, пока мы гостили у Дарвина, и он рассказал мне о ней. Она помогала ему работать над разностной и аналитической машинами, и они стали хорошими друзьями. У нее был удивительный талант к математике, но поскольку Ада была женщиной, то не могла реализовать свои интересы в полной мере. Затем ситуация ухудшилась, они с мужем стали отдаляться друг от друга. Несмотря на все старания Бэббиджа, Ада связалась с плохой компанией. Она стала играть, и в конце концов проиграла на скачках почти все семейное состояние. По словам Бэббиджа, она надеялась, что его изобретения помогут высчитывать и предсказывать, какая из лошадей вероятнее всего придет к финишу первой. Но вскоре она заболела и умерла от рака. Бэббидж, кажется, был одним из немногих, кто обращался с ней достойно. Похоже, она была очень тяжелым в общении человеком. Поэтому ее любящий сын, характер которого тоже не назовешь простым, так привязан к Бэббиджу и относится к нему почти как к родному отцу. Короче говоря, именно поэтому он и оказался в вашей компании и стал одним из основателей Клуба Лазаря.

— Я рад, что вы так хорошо знаете его историю. Думаю, теперь вы лучше сможете его понять. Многие считают интересы Оккама эксцентричными, но его энтузиазм помог мне взглянуть на мой газовый двигатель с новой точки зрения. Впрочем, ваши лекции об устройстве человеческого организма тоже имели для меня немалое значение. Со временем я изменил внешний облик устройства и сделал искусственное сердце. И одновременно, сам того не осознавая, создал газовый двигатель, способный работать.

— Теперь многие хотят заполучить этот новый двигатель, потому что он их интересует гораздо больше, чем механическое сердце, не так ли?

— Верно. Впрочем, мы пока не знаем, сможет ли он работать. Нужно еще провести испытания.