боли.
—
Что случилось? — спросил старший.
—
Потом, Костюха, потом... — Он поднял на братьев глаза, полные слез. — Елену пришили. Вместе с Чердаком... Я ее своими руками своему корешу как законную жену преподнес...
—
Томилин? — спросил старший. — Ленку замочил?
—
Ну да... Кому я ее доверил, а? Вы же были на их свадьбе, помните? Она еще рыдала после церкви: Гоша, кому ты меня отдал? А я разводиться, сами знаете, не мог. Ну встречался с ней... Раз-два в неделю. Томила и заподозрил. Приставил к ней Чердака следить. Я узнал, говорю Чердаку: ты не за тем следи, понял? Следи, чтобы нас с ней не прихватили. А он, сука, пока я в столице ошивался, сам к ней под одеяло залез...
—
Она всегда на передок была слаба... — сказал Костюха и тут же осекся, встретившись с бешеным взглядом хозяина.
—
Ты при мне таких слов про нее не говори! — просипел хозяин. — Она тебе давала? Хоть раз?
—
Да нет. Я и не просил... — замотал головой Костюха.
—
Врешь! Набивался к ней, и не раз, — стукнул кулаком по подлокотнику хозяин. — Она мне говорила! Как ты лапы к ней тянул...
—
Да по пьяни чего не бывает, — заступился младший. — Я, бывало, тоже к ней — на автопилоте. Но она себя блюла. Обидно было, что Томиле досталась.
—
Что ж вы о покойнице ни одного хорошего слова? Зоя! — гаркнул Гоша через плечо. — А ну подойди, чего скажу... Да знаю, стоишь за дверью, подслушиваешь...
Зоя — в вечернем платье, с макияжем — ресницы стрелками, помедлив, вошла в гостиную.
—
Случилось что? Опять кого пришили?
—
А ты не слышала? — спросил хозяин.
—
Ты так орал... Я и подумала: опять кореш твой дуба дал.
—
Да не кореш... Ленка Томилина! Прямо в постели с Чердынцевым порешили.
—
Ты-то чего разволновался? — спросила она. — Что с другим мужиком пристрелили? Так у нее муж есть! Небось он и шлепнул.
—
Томила — никогда! — сказал Леха. — Интеллигент. Кого другого подослать — это он может. А сам — никогда.
—
А куда это ты вырядилась? — спросил хозяин, притягивая ее к себе.
—
Так сам же говорил, на прием в посольство... забыл уже?
—
Так еще рано. — Гоша снова взглянул на часы. — Еще почти пять часов до начала.
—
Больно ты из-за своей Ленки, смотрю, разволновался, про все забыл. Пусти! Прослезился даже.
Она отпрянула от него и вышла из гостиной. Гоша развел руками.
—
Вот и поговори с ней... Прямо одно к одному. Одно за другим.
—
Думаешь, Томила не замешан? — спросил старший брат, налив себе коньяка.
—
Возьмешься разузнать? — подался к нему хозяин.
—
Я не прокурор, — сказал Костюха. — Но разузнать можно.
Они молча, не чокаясь, выпили.
—
Полетишь в Тюмень? — спросил Гошу Леха. — Похороны-то когда?
—
Надо бы, — вздохнул Гоша. — Распустились в мое отсутствие, я смотрю... Но меня больше тревожит наш южный фланг, если честно.
—
Сынуля уже вернулся к папане под крыло, — сказал Костюха. — Охрана такая — не подступишься... Самое время переходить ко второму варианту, как считаешь?
—
Опять чеченцы твои? — поморщился Гоша. — Может, других найдешь? Эти уже засветились. А рот ему заткнуть не мешало бы... Еще журналистов там не собирали?
—
Я сказал Кадуеву... — произнес, помедлив, Костюха. — Только ты не ори, мол, они засвеченные и все такое. Они тем более теперь обозленные. Раньше без проколов, ни одной осечки, понимаешь? А тут две осечки подряд.
—
Три! — показал на пальцах Гоша. — В Акапулько и дважды в Тегеране.
—
Они же этого Алекпера выкрали и в Мексику отправили. Это же они сделали.
—
Нет, — мотнул головой Гоша. — Это я забыл. Я помню, что Серега и Андрюха прокололись, царство им небесное... А теперь с этой певичкой, или кто она, чеченцы справятся?
—
А других нет. И времени нет. И другого способа закрыть рот этому сынку нет, — сказал Костюха. — Так что сиди и не дергайся. Чеченцы по вопросу умыкания баб — дошлые, им палец в рот не клади.
—
Если этот американец опять не встрянет, — заметил Гоша.
—
Насчет американца много неясного, — сказал Леха. — Говорят, будто он русский. Вроде эмигрант. Шпарит на всех языках, владеет всеми приемами... Специально его готовили, что ли?
—
ЦРУ больше делать нечего, — усмехнулся Гоша. — Ладно. Остановимся на этом варианте. Денег хоть за это не требуют?
—
Нет. Говорят, вопрос чести. Сами, мол, горим желанием исправить свои промахи. Тут посерьезнее дела намечаются.
—
Мансуров? — быстро спросил Гоша. — Он же в Москве.
—
Ну... Денежный мешок. Все в рот ему смотрят. А в Москве сплоховал. На Петровке в СИЗО сидит. Стал права качать в своем посольстве, те милицию вызвали. Он и там стал выступать, а менты на принцип пошли...
—
Хорошо бы его подольше подержали, — сказал Гоша. — Это можно сделать?
—
С ним МУР сейчас занимается, — ответил Костюха, почесав в затылке. — Раз сидит, не выпускают под залог, стало быть, им тоже насолил.
—
Или еще ихнюю цену не знает, — добавил младший брат.
—
Ну вы, я вижу, сами все знаете, как и что... — заключил Гоша. — А мне что-то сейчас ничего в голову не идет...
Братья замолчали, изобразив на лицах сочувствие.
—
Ну, если Томила это сотворил! — угрожающе произнес Гоша.
—
Я вообще не понимаю, зачем ты его приблизил, — сказал Костюха. — Не наш ведь человек, издалека видно.
—
Черт его знает... — вздохнул Гоша. — Ну еще по одной — и разбежимся. Я вас зачем позвал? Поняли хоть?
—
Чего тут не понять, — ответил Костюха, наливая себе и брату. — Очную ставку хотел устроить с Джамилем... А мы и так с признанкой явились. Чего уж теперь его ждать? Может, он и вовсе не позвонит больше.
—
Он небось там в своем гареме кувыркается, а мы тут жди... — сказал Леха.
—
Надолго его там не хватит, — засмеялся Костюха. — Я раз с ним сидел в турецкой бане и разглядел его хозяйство. Там на раз поссать осталось, а не то что на гарем...
Вы читаете Игра по крупному
