—
Объяснить? — спросил Грязнов. — Ничего нет проще. Заводим второе дело на вашего брата по факту изнасилования и избиения подростка Николая Панкратова такого-то числа в такой- то камере. Не нравится? И еще. У меня есть донесение начальника Бутырки, как ваш брат в присутствии сокамерников хвастал, что вы держите пленных в качестве обменного фонда.
Мансуров заволновался.
—
Вячеслав Иванович... Я что хотите... Хотите, дом вам построю? Хотите, «мерседес» подарю?
—
«Мерседеса» мне действительно не хватает, — кивнул Грязнов. — Для моей управы. Начальство на «фордах» гоняет, а мы на старых «волжанках». Только я ведь о другом говорю. Вы предлагали за братца пленных, чтобы он по этапу не пошел. За себя и за того парня... Вот пленные меня очень интересуют.
—
Миллион долларов! — Мансуров уже не владел собой.
—
Мало! — возвысил голос Грязнов. —
Сколько у вас стоят двадцать, нет, тридцать пленных русских солдат? Понял?
—
Понял! — выкрикнул Мансуров. — Только брата освободите. Я без отца его растил... Еще десять пленных хотите?
Грязнов понимал, что этот торг неуместен, что, каким бы ни был старший брат Мансуров, говорить с ним о выкупе нельзя, но остановиться не мог. В конце концов, это был не допрос, просто беседа. Без свидетелей.
—
И еще одно условие, — сказал он, — нефть свою погонишь по нашей трубе.
Пальцы у Вячеслава Ивановича дрожали. Он никак не мог усмирить дрожь, пока закуривал. Нервы ни к черту, подумал он. А в отпуск не допросишься.
—
А при чем тут нефть? — спросил Мансуров. — Какая труба? Это не я решаю, поймите. Это государство решает, Президент, правительство...
Ну зачем я, болван, ляпнул про трубу, обругал себя Грязнов. Наслушался, начитался, насмотрелся по телику... Будто судьба России решается этой трубой.
А Мансуров воспрял.
—
Теперь другое, — сказал он. — Как мне осуществить ваше требование, если я нахожусь здесь? Мне надо вернуться в Баку, там у меня связи. Деньги, люди, которые ждут моих распо ряжений. Они не знают, что со мной случилось...
—
Вернуться пока не получится, но связь я вам обеспечу.
—
При чем тут связь? — прижал руки к груди Мансуров. — Я не могу распоряжаться своими деньгами на расстоянии. Я все сделаю и тут же вернусь, не сомневайтесь — мой младший брат остается здесь, в ваших руках.
—
Он не в моих руках, — оборвал его Грязнов. — Он в руках правосудия. Он — не заложник. И при любом раскладе предстанет перед судом.
—
Эй, Вячеслав Иванович, дорогой. — Что-то вроде улыбки появилось на лице Мансурова. — Умный вы человек, но плохой политик. Все в руках Аллаха, а не в ваших или моих. Как говорят русские? Человек предполагает, а Бог располагает. Сегодня вы вершите мою судьбу, а завтра...
—
Уж не грозишь ли ты мне?
—
Аллах свидетель, какие угрозы? Не говорил я ничего подобного! Просто нет на свете ничего постоянного. И потом, почему вы перешли на «ты»? Я ведь задержанный, а не осужденный.
—
«Вы» надо заслужить!
Все-таки он сорвался, потерял лицо перед этой сволочью. И теперь что, откат по всем фронтам? Ну нет.
—
Значит, договорились, — сурово сказал Грязнов, стараясь не смотреть на Мансурова, вытиравшего обильный пот носовым платком. — Сорок пленных. Что и как — ваши трудности.
—
Может, кто-нибудь из ваших родственников имел несчастье попасть в плен к чеченцам? — осторожно спросил Мансуров. — Поэтому вы столь болезненно воспринимаете этот вопрос? Поймите меня правильно. Деньги — это все, что у меня есть. Благодаря им я еще что-то могу и смею себе что-то позволить...
—
Молодую жену, например, — хмыкнул Грязнов и подумал: опять меня заносит.
Мансуров запнулся, но быстро справился с собой и продолжал:
—
Я хотя бы ваших пленных могу выкупить. Что и делаю. А вот нищие их родители и нищее ваше государство не способны и на это. Ведь не я их туда посылал, верно? Они мне что, дети мои? Брат мой виноват. Пусть так. И заслужил самого серьезного наказания. Но разве я не предлагаю вам жизни за жизнь? Так за что вы меня порицаете? Ну отправите вы и меня в тюрьму за хулиганство... И какая от этого будет польза?
Его мучила одышка. Он обливался потом, массировал левую сторону груди.
Пожалуй, не притворяется, подумал Грязнов. Хоть спесь с него сбил. И то хлеб.
—
Что ж, продолжим наши торги,— сказал Грязнов. — Значит, заботу о выкупе пленных вы берете на себя? — спросил он.
—
Но для этого мне надо хотя бы выбраться отсюда, — ответил Рагим Мансуров. — Извините, сердце... Ваша шоковая терапия не для меня.
—
Могу предоставить вам возможность позвонить, — подумав, сказал Грязнов. — Но только по-русски, только в моем присутствии.
—
Поймите меня правильно, — вздохнул Мансуров. — Будет лучше, если они не будут знать, что я здесь, у вас. Мне и так придется отчитываться перед супругой, где я пропадал эти дни. Пригласите переводчика. Или запишите мой разговор на пленку. Но я по-прежнему настаиваю, чтобы освободили моего брата.
—
Боюсь, что уже поздно. Поезд ушел. Следственная машина набрала обороты. Сейчас вам надо думать о другом, как спасти брата от вышки. Если, не дай Бог, Коля Панкратов умрет...
— Что ж, пока не случилось ничего непоправимого, будем надеяться на лучшее, — вздохнул Мансуров.
4
Томилин ехал из аэропорта по направлению к центру Тюмени, искоса поглядывая в окошко автомобиля. Наверное, он правильно сделал, что попросил встретить его на «жигуле» позадрипаннее... Аркан сначала удивился, мол, «аудио прошла капиталку на «отлично», но Томилин настоял на своем. Береженого Бог бережет. Он будет пока разъезжать на «шестерках» и «Тавриях». Пока не разберется, что происходит вокруг.
Телохранитель Аркадий, он же Аркан, спокойно поглядывал на дорогу. Никто, кроме него, не знал об этом странном требовании хозяина. Пришлось идти к мужикам в гаражи и просить на денек какую-нибудь «одноразовую». Мол, родной «БМВ» что-то захандрил. Мужики удивились. Сколько спорили, с ним о преимуществах советского автомобилестроения перед западным (впрочем, уже и перед восточным — время идет...), но Аркан выигрывал спор, обгоняя всех на своей «бээмвешке» по любому бездорожью. И вдруг явился с поклоном. Это с его-то связями, с его-то возможностями попросить у любого
Вы читаете Игра по крупному
