условное «пространство мышления», формируются комплексы и конфигурации дхарм, и весь мир становится органически устроенным целым, космосом.

Поэтому, любую твою или чью бы то ни было мысль можно описать не только как содержание и процесс, то есть описать эпистемо-логически, но и как то, что случается в присутствии другой мысли, имеющей другое содержание, которая для первой становится и состоянием сознания. Поэтому мы могли бы сказать, что каждая мысль является одновременно и самой собой, то есть отделенной по содержанию от другой мысли, и выступает в отношении другой мысли как состояние сознания. Так, каждая мысль может считаться состоянием сознания. Возьмем такой пример. Первая мысль — о срединности, то есть имеет своим содержанием срединность; вторая мысль — о Нирване. Однако о Нирване можно мыслить абсолютно, то есть противопоставлять ее миру, жизни, всему, что не есть Нирвана, а можно мыслить и в порядке срединности. Тогда первая мысль для второй будет состоянием сознания. Третья мысль— опять о срединности, с тем же содержанием, что и первая. Но и о срединности можно думать как о некотором абсолюте в ее противопоставленности крайностям, а можно думать и «срединно» как об одном из многих способов, или возможностей мышления, в каковом случае первая мысль о срединности будет состоянием сознания для третьей мысли. И так далее — до бесконечности. Понимаемое таким образом состояние сознания — один из инструментов трансформации твоего мышления в его занятии буддийской философией. Состояние сознания не отменяет традиционную европейскую эпистемологию, оно ее релятивизирует.

Вместе с тем состояние сознания в буддийской философии выполняет функцию универсального деноминатора в отношении событий и фактов сознательной жизни, где бы мы эту жизнь ни обнаружили. Более того, как раз через различные состояния сознания и через различия в состояниях сознания эта жизнь только и может быть обнаружена. Именно в этом направлении и совершается конкретизация состояния сознания как абстрактного и универсального понятия буддийской философии. Приведем несколько главных случаев конкретизации состояния сознания. Оговариваю при этом, что приведенные ниже случаи фигурируют в абхидхарме под рубрикой «промежуточных состояний», почему промежуточных — станет ясно из дальнейшего.

(1) Рождение как состояние сознания. Рождением отмечено начало данной или настоящей сознательной жизни в индивидуальном континууме мысли. Значимость этого состояния сознания определяется тем, что с ним прекращаются спонтанность, которая характеризует мышление живого существа в период между зачатием и рождением, и кармическая неэффективность мышления, которая характеризует мышление промежуточного периода между смертью живого существа в его предыдущем рождении и его последующим зачатием. Но прежде всего значимость рождения в том, что оно является началом реализации возможностей мышления (в принципе, любого мышления), реализации, которая ведет от радикальной йогической трансформации мышления к переходу мышления в совсем иное мыслительное качество, через которое мышление достигает полной безобъектности и безсубъ-ектности Нирваны.

(2) Смерть как состояние сознания. Аналогичным образом смерть не только отмечает конец данного отрезка сознательной жизни в индивидуальном континууме мысли, но и начало особой фазы между концом данного отрезка и началом последующего. Главной характеристикой мышления в этой фазе является уже отмеченная нами выше кармическая неэффективность. Иначе говоря, мышление перестает быть причиной каких бы то ни было следствий (событий, фактов и т.д.) в будущей сознательной жизни. Однако здесь еще более важно то, что мышление в этой фазе само для себя перестает быть следствием кармических или любых других причин и в этом смысле обретает свою трансцендентальную необусловленность.

(3) Йога как состояние сознания. В этом случае интересно отметить, что йога здесь выступает во всех своих разновидностях (дхьяна, самадхи и т.д.) как сознательная радикальная трансформация мышления. При этом йога, с одной стороны, нейтрализует все оппозиции не-трансформированного мышления, а с другой — устанавливает совершенно новый, не-естественный режим процесса мышления. Заметим, что на высших, трансцендентальных уровнях йогическое мышление, так же как и мышление в послесмертной фазе, теряет свою кармич-ность и освобождается от причинно-следственной обусловленности. И наконец, мы можем себе представить все не-йогические мысли, взятые в целом, как опять же состояние сознания, условно называемое «не-йога».

(4) Не-йога как состояние сознания. Но здесь будет чрезвычайно важно заметить, что нормальное, естественное, не-йогическое мышление может быть познано и описано только с позиции йоги. Более того, можно даже сказать, что не-йогическое состояние сознания также является промежуточным между не- мышлением и йогическим мышлением.

В заключении своего маленького рассуждения о занятии буддийской философией скажу, что оперирование категорией состояния сознания, как необходимым инструментом для нашего понимания буддийской философии, является чрезвычайно трудным в силу глубоко укорененных штампов привычной для нас эпистемологии. Но без свободного оперирования этой категорией наше понимание останется неправильным и неполным.

А. А. Терентьев

Среди множества разнообразных буддийских текстов (создававшихся на многих языках в течение многих веков) есть и такие, за которыми традиция закрепила «жанровое» наименование «тантра». Санскритское слово «тантра» (tantra) при этом используется в двух взаимосвязанных значениях. С одной стороны, этим словом обозначаются тексты, в которых излагаются определенные воззрения, а также описываются и предписываются определенные (с данными воззрениями связанные) ритуалы и способы поведения — или, как теперь принято выражаться, определенные практики. С другой стороны, этим же словом «тантра» обозначаются и сами оные воззрения, ритуалы и практики¹. Впрочем, в европейской науке для второго значения слова «тантра» было придумано слово «тантризм», в котором к санскритской основе приставлен греческий суффикс (ср. образованные по той же схеме слова «буддизм», «индуизм», «джайнизм» и т.д.). Европейские ученые ввели в обиход и выражение «тантрический буддизм», которое примерно соответствует «автохтонному» санскритскому термину «ваджраяна» (vajrayana — букв, «алмазный путь» или «алмазная колесница»)².

История тантрического буддизма (или ваджраяны) изучена еще весьма неудовлетворительно. Современные исследователи полагают, что время формирования ваджраяны можно отнести к рубежу III—IV вв. н.э. Самые ранние тексты («тантры»), составленные в Индии на санскрите, предположительно датируются VII в.

Как известно, едва ли не наибольшее развитие ваджраяна получила в Тибете³. Ко времени формирования тибетского буддийского Канона⁴ тибетцы уже знали огромное количество (чуть ли не десятки тысяч) различных тантрических текстов— и возникла проблема их классификации.

Тибетский буддийский Канон состоит из двух собраний текстов. Первое называется «bka’-’gyur» («Переводы слов [Будды]»), в русском произношении— Ка(н)гьюр, или Ганджур; второе— «bstan-’gyur» («Переводы пояснений [к словам Будды]»), в русском произношении— Тэнгьюр, или Данджур⁵. В Ка(н)гьюр входят (1) тексты, посвященные «винае» (т.е. дисциплине монашеской жизни), (2) сутры (т.е. беседы Будды с учениками) и (3) тексты, посвященные «абхи-дхарме», т.е., в европейских терминах, тексты теоретические («философские»). Это примерно соответствует делению палийского Канона («Типитаки») на три «корзины» («питаки»): «Виная-питаку», «Сутта-питаку» и «Абхидхамма-питаку».

Будон Ринчен-дуб (Bu-ston Rin-chen-grub, 1290-1364), завершивший гигантскую работу по составлению тибетского Канона, включил многие (хотя далеко не все известные ему) тантры (тантрические тексты) в Ка (н)гьюр, зафиксировав тем самым тот факт, что и они воспринимались тибетскими буддистами как «слова Будды», — наряду и наравне с сутрами.

Приравнивание тантр к сутрам в классификации канонических текстов— не единственное возможное решение. В популярных сочинениях за пределами Канона, таких, например, как «Падма-танйиг», встречается упоминание о «четвертом повороте колеса Учения»⁶, связанном с проповедью «внешних тантр»⁷. Эта идея, однако, не получила распространения, и обычно история появления каждой тантры отдельно вводится в корпус текстов каждого тантрического цикла (т.е. групп