– Сейчас! – заорал в ответ Олег, пытаясь руками стянуть неподатливые лохмотья с триплексов.

Освободить приборы не удавалось, для этого надо было покинуть танк и вылезти наружу, а вероятность получить пулю и осколок при этом стремительно приближалась к ста процентам, не говоря уже о том, что неподвижная боевая машина могла схлопотать еще один противотанковый «подарок» в любой момент. Вести танк «вслепую», по командам командира? Олег не был уверен в своих способностях. В любом случае скорость сильно упадет, а с беспомощной машиной противник расправится с удовольствием. Тогда – «по-походному»? Но при распахнутом люке башня стопорится и вести огонь танк не сможет. Остается… Да, остается только маленькая черная квадратная кнопка, почти за затылком, за нажатие которой сержанты в «учебке» могли и отжиматься заставить после отбоя. Потому что, будучи нажатой, она отключает контакты блокировки поворота башни и при заезде на бугорок, например, стабилизатор весящей несколько тонн пушки вполне способен ее стволом поделить голову механику пополам.

Олег на ощупь ткнул кнопку и, сгорбившись на сиденье, чтобы над обрезом люка торчали только глаза, тронул машину с места.

На растерзанный огнем и гусеницами передний край американцев их танк ворвался одновременно с пехотой. Семь оставшихся танков виднелись далеко впереди.

«Это скольких же нет? – мелькнуло в голове у Олега. – Оба оставшихся из третьей роты прикрывают «самочек», да мы… Значит, троих потеряли?»

Но размышлять было некогда, и он повел машину вдогонку. Боевой приказ требовал перерезать шоссе Каунас – Клайпеда, до которого оставалось еще километра четыре, к югу от Расейняя. Скоро американцы должны были прийти в себя и контратаковать.

Парашют в кроне дерева повис прочно, и Кузнецову стоило немалых усилий, орудуя ножом, разрезать стропы и спуститься по ним на землю. Первым делом он подобрал автомат и огляделся вокруг. К северу и западу вдоль реки тянулась узкая полоска деревьев. К востоку и югу – почти ровное поле.

Стараясь не обращать внимания на боль в шее, летчик проверил, работает ли аварийный передатчик.

«Спокойно, только спокойно, – твердил он себе. – Я тянул на север сколько мог. И если город, который я видел, болтаясь под куполом, это действительно Паневежис (а что это еще может быть!) – значит, я на своей территории».

Обломки самолета догорали всего метрах в трехстах. Машина падала плашмя и, если бы не пожар, могла бы сохраниться практически полностью. В голову некстати лез авиационный фольклор:

В ожидании вертолетов ПСС[86] логично было бы остаться на месте, но висящее на дереве полотно парашютной ткани выглядело слишком заметным для любого наблюдателя, и полковник решил, что лучшим решением будет отойти метров на восемьсот и замаскироваться в приречных зарослях.

– Полста двенадцать, – неожиданно проквакал динамик, – я Спасатель три. Идем по пеленгу, будем через несколько минут. Как слышите? Прием.

– Спасатель три, я Полста двенадцать, жду, – откликнулся Кузнецов, поспешно нашаривая сквозь ткань рюкзака с НЗ округлый бок сигнального патрона, – к обозначению себя по вашей команде готов.

– Требуется ли помощь? – сквозь треск донеслось из крохотного динамика.

Пилот как раз нажал тангенту, чтобы сообщить, что помощь ему не требуется, когда в ствол рядом на уровне его коленей ударила пуля, а другие вздыбили фонтанчики жидкой грязи под ногами. Уже падая между корнями ближайшего дерева, он понял, что стрельбу по нему ведут из одного ствола, и звук выстрелов совершенно не похож на те, которые давал «калашников».

«Литовцы? Американцы? Черт, вот ведь влип!»

Дав вслепую длинную очередь в направлении противника, Кузнецов откатился по пожухлой траве в грязную ложбинку и ужом прополз по ней в направлении реки, надеясь, что враг потеряет его из виду. Однако попытка поднять голову едва не окончилась для него плачевно: по веткам вокруг защелкали пули, правое плечо обожгло резкой болью. Неведомый противник передвигался быстрее и оказался значительно ближе, чем в прошлый раз, – очевидно, он приближался перебежками, пока летчик полз.

Кузнецов ткнулся лицом в мягкую грязь и, подняв автомат над головой, начал стрелять вслепую.

На стрельбище он показывал неплохие результаты, легко выбивая положенную норму, но для этого требовалось хотя бы целиться, а наземный бой неожиданно показался ему куда более страшной вещью, чем воздушный. Впрочем, его «нигга-шутинг» неожиданно оказался успешным, и противник, огрызаясь очередями по два выстрела, был вынужден залечь.

Магазин закончился. Меняя его, полковник внезапно осознал, что слышит характерный звук приближающегося вертолета. Так он не радовался, слыша Ми-8, даже на тренировках по выживанию в Пермском крае. Радость тут же сменилась опасением, что вертолетчики его не заметят. Кузнецов отложил автомат в сторону и потянул из рюкзака с аварийным запасом сигнальный патрон. Пальцы правой руки не слушались, поэтому пришлось прижать его алюминиевый корпус локтем, чтобы сорвать кольцо предохранителя.

Бросив патрон перед собой, в смутной надежде, что густое облако оранжевого дыма дополнительно прикроет его, полковник начал, зажимая обильно кровившее плечо, отползать еще дальше назад, подтягивая автомат за ремень. Правая рука вконец отказала, и стрелять летчик больше не мог.

Рокот вертолета слышался совсем недалеко, и скоро к нему добавился звук уверенной стрельбы как минимум из пяти стволов. Судя по звуку, это были «калашниковы», и полковник, продолжая зажимать рану, облегченно привалился к кривому стволу молодой березы. Недалеко дуплетом грохнули два взрыва, и все затихло.

В глазах у пилота все плыло, но через красные круги он увидел, как к нему направляются двое в камуфляже знакомого рисунка.

– Жив, летун?

Сквозь наваливающуюся сонливость полковник нашел в себе силы кивнуть. Его быстро, прямо на месте, перевязали. По пути до вертолета боль уходила, вытесняемая холодом, и Кузнецов, наверное, потерял бы сознание, если бы при погрузке его не приложили раненым плечом о створку вертолетной двери.

Вспышка боли вернула летчика в реальный мир, и он увидел на скамьях в салоне радостных спецназовцев, озабоченное лицо наклонившегося над ним врача с пластиковым пакетом физраствора и на полу рядом с собой изможденного, небритого и покрытого грязью человека, с перевязанной ногой, от которой исходило ощутимое зловоние.

– Это кто? – удивленно спросил один из тащивших Кузнецова спасателей, разглядывая второго раненого.

– Их двое было, – пояснил другой. – Американцы. Второго мы завалили, а этот застрелиться хотел, но Сундуков ему не дал. Знаков различия на нем нет, но похоже, офицер, поэтому решили взять с собой.

Первый наклонился над пленным и перчаткой без пальцев стер подсохшую грязь с нагрудной таблички с фамилией на правой стороне груди. Кузнецов скосил глаза и прочитал: «Groves».