Вероятно, здесь и заключен смысл, подумал он, в этом все дело, Алеко тоже этому удивился.

Он вспомнил рассказ старика и потом еще перечитал это место в книге. Никакого столкновения нет, подумал он, старик не захотел бороться. А зачем бороться, если жена сама убежала? Зачем мстить? Чтоб другому было тоже больно? Какое здесь столкновение?.. В том, что старик не погнался за женой, больше столкновения. С теми, кто погнался бы. Например, с Алеко. Потому Алеко и удивился. А старик что ответил: «Кто в силах удержать любовь?..» Старик умный. И свободный. А Земфира не свободная. Он вспомнил, как однажды в разговоре Соня сказала о Земфире… О чем говорили? Что такое свобода?.. Нет, не так. Что-то о Пушкине. Сначала о Пушкине, потом — о свободе. И Соня сказала: Земфира свободна. Он тогда не знал, кто такая Земфира, и молча слушал. Была подруга Сони, Зоя, тоже врач, и еще кто-то. И он вдруг сказал: Земфира обманула Алеко, какая это свобода? Соня тут же заговорила о новом спектакле в театре Таирова, а он мысленно выругал себя за то, что вмешался в разговор. Теперь он повторил бы то же:

— Алеко эту шлюху Земфиру любил, из-за нее все бросил, с медведем ходил, фокусы разные показывал, а она что сделала? Старый муж, грозный муж… Это свобода?

— В «Коммунистическом манифесте» написано, что женщина должна быть свободна.

— Там сперва написано, что нельзя обманывать.

— Это в Евангелии написано.

— А «Коммунистический манифест» о чем? Чтоб все жили честно. А какая честность, если обманывает?

— У тебя врожденное диалектическое мышление.

— Ты против честности?

— Я за свободную любовь Земфиры.

— Хорошо, что такое свобода?.. Ленин государство строит, а Троцкий дискуссию объявляет, с Лениным спорит — это свобода?

— Троцкий не понимает, что Ленин прав.

— Я понимаю, что Ленин прав, а Троцкий не понимает?

— У каждого свое понимание, Семен.

— У нас что, английский парламент? Покушал бифштекс, закурил сигару — теперь пойдем в парламент, поговорим, кто прав? Извини, пожалуйста, у нас кушать нечего! Ленин сам не кушает, свой кусок другим отдает, а Троцкий с ним спорит! Не согласен? С чем не согласен? Что Брестский мир заключили, что всех накормить надо?! Польша на нас лезла, дашнаки в Армении не сдаются, мусаватисты двадцать шесть комиссаров расстреляли, эсеры в Ленина стреляли, никто нас за людей не считает, Англия торгового договора не хотела заключать — а Троцкий с Лениным спорит!.. Какое время спорить? Ты будешь спорить, а история будет ждать? Троцкий чего хочет? Пока Ленину трудно, его снять и самому сесть. Троцкого убить мало!

— Чтоб выяснить, кто прав?

— Сколько можно выяснять? Все ясно. Троцкий хочет власти. Больше ничего не хочет.

— Он сам тебе об этом сказал?

— Зачем говорить? Я по глазам вижу.

— Ах вот как! Зачем нам парламент, мы по глазам видим!.. Это и есть свобода?

— Соня, ты знаешь, как я к тебе отношусь? Как Земфира к Алеко. Пока она этого молодого цыгана не встретила…

— А когда встретишь молодую цыганку, скажешь?

— Не встречу, Соня.

— Но если все-таки встретишь, обмани! Как Земфира… Послушай. Какой это все-таки стыд, я все время об этом думаю, о том, что ты моложе меня на целых два года. А должно быть наоборот. Ты должен быть старше меня, и не на два года, а на десять!

— Мой отец был старше моей матери в два раза. Даже больше. Знаешь, сколько было моей матери, когда я родился? Шестнадцать. А отцу было тридцать пять. Ничего хорошего из этого не вышло.

— А ты?

— Что — я?

— Твой отец женился на твоей матери, чтоб родился ты.

— От молодого отца я еще лучше бы родился!

— Для того, чтобы ты родился, нужен был твой отец. И все должно было быть так, как было.

— И мать моя должна была мучаться? Лучше бы я вообще тогда не родился!

— Слава богу, это еще зависит не от нас. Иногда мне начинает казаться, что от нас вообще ничего не зависит.

— Очень хорошо! А свобода? Тогда кто свободен, твоя Земфира тоже не свободна?

— А может быть, Пушкин об этом и написал? О том, что все не свободны? Как кончается поэма? «И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет».

— А Пушкин сам что сделал? На дуэль вышел, подставил грудь этому, как его?.. Я бы его поймал, посадил в клетку и поставил бы клетку на главной площади — смотрите, вот судьба Пушкина, скажите теперь, есть от судьбы спасенье или нет?

— И все-таки он убил Пушкина!

— Извини, Соня, я не хочу Пушкина обижать, но Пушкин Маркса не читал, простой вещи не знал: что такое свобода!

Небо в окне потемнело. На Боровицкой башне стал виден снег. Скоро совсем стемнеет. Обещал зайти Владимир Александрович. С «Цыганами» уже ничего не выйдет. Остаются причастия. Владимир Александрович просил придумать примеры на причастия прошедшего времени.

Он открыл тетрадь и, подумав немного, написал: «Наполеон I, который завоевал всю Европу, был сослан на остров Святой Елены. Наполеон I, завоевавший всю Европу, был сослан на остров Святой Елены…»

И почему-то снова вспомнил рассказ старика из «Цыган». Открыл страницу с заголовком Сони о столкновении идей, смотрел на заснеженные зубцы Кремлевской стены, потом быстро, не останавливаясь, написал и закончил так: «Цыгане, привыкшие уважать свободу действий каждого человека, возмутились поступком Алеко и после осуждения стариком, указавшим ему, что он не рожден для дикой, свободной жизни и хочет воли только для себя, изгнали этого жестокого человека из своей среды, а сами, не желая жить совместно с преступником, оставили его одного».

С утра пошел дождь. Снег на подоконнике покрылся желтыми дырами. Тусклое небо тяжело лежало на крышах и на куполе храма Спасителя. В Тифлисе уже распустились листья, подумал он и представил платаны на Великокняжеской, где жила тетя Лиза. Платаны стояли по обе стороны улицы. Большие резные листья царственно покачивались на белых ветвях и покрывали улицу сплошной подвижной тенью. Шорох листьев заполнял комнаты до самой зимы. Давно от сестер ничего нет, вспомнил он, и от тети Лизы… Когда он рассказывал о сестрах, Соня молча, внимательно смотрела ему в глаза и как будто не могла чего-то понять. Как-то он сказал: спроси, о чем хочешь спросить! Она не ответила. Когда это было?.. Читали «Медного всадника», потом спорили, кто прав — этот мальчишка… Как его звали? Тот, что думает о своем домике с девочкой?.. Или Петр на бронзовом коне?.. Вспомнил: Евгений! Евгений думал о девочке и ее домике. Домик снесло, Евгений сошел с ума. Соня во всем обвиняла Петра: построил город, не думал о людях, «окно» прорубал…

— Петр Россию на дыбы поднял, Соня, ты что говоришь! Пушкин написал.

— Пушкину Евгения жалко. Пушкин против Медного всадника.

Уже когда легли и он молча лежал рядом с ней, уставившись в мутный квадрат окна, — думал о том, что вот два таких близких человека, как он и Соня, читают то, что написал великий поэт Пушкин, и понимают все по-разному. А как же другие? Еще и без Пушкина… Как поймут друг друга? Он не заметил, как стал размышлять вслух.