приспешников — ее верных слуг, коих она поспешно предала. Они-де злоумышляли не только против великих государей, но и против ее самой. И здесь Иван Милославский, этот наушник и губитель, вечно действовавший исподтишка, торопил ее произнести приговор — казнь. «Ежели ты не решишься, — пугал он ее, — все наружу выплывет, как ты с Хованским в сговоре была». И она решилась: на ее глазах пали головы князей Хованских и их единомышленников. И кровь окрасила зеленую траву. А потом она побурела, и тогда царевна приказала вылить на это место несколько ведер воды.

«Грех на мне, грех на мне, — бормотала она, глядя на это проклятое место, — отдала Хованских, отдала Шакловитого, отдала Юдина, отдала Обросима Петрова, отдала… Сколь иного верных людей отдала палачу… — Боже правый, как жить дальше!» Она мелко-мелко закрестилась, и дрожь пронизала ее всю.

Неожиданно к ней подъехал стольник Иван Бутурлин старший в сопровождении двух слуг. Он спешился и низко поклонился ей.

— Куда изволишь ехать, государыня царевна?

— К Троице. К государю брату Петру Алексеевичу. Желаю с ним говорить. Желаю просить его возвернуться к Москве.

— Государь Петр Алексеевич послал меня к тебе. Он не велит твоей милости ходить к Троице.

— Как так не велит! — вскинулась Софья. — Я желаю говорить с ним о замиреньи. Не гоже нам, брату и сестре, быть в распре. Да и в народе по сей причине великое неудовольствие.

— Великий государь трактовать с тобою не желает. На то его государская воля.

— Не может того быть! Я все едино пойду, и он меня примет.

— Как знаешь, государыня. Только пущать тебя не велено.

— Ступай к великому государю и скажи, что я супротив его воли пойду к Троице.

— Мое дело сторона. Я тебе доподлинно передал государеву волю.

И с этими словами он вскочил на коня и умчался.

Царевна велела продолжить путь. Но не успели они проехать и сотни саженей, как впереди, навстречу им, показался конный отряд. Им предводительствовал боярин князь Иван Борисович Троекуров.

— Остановись, государыня царевна. И вертай свою карету. Коли ослушаешься повеления великого государя, с тобою насильно поступлено будет, — объявил он без обиняков.

Царевна зашлась в рыданиях. Выхода не было. Пришлось покориться.

Никак не думал князь Василий Васильевич, что таково немилостиво обойдется царь Петр со своею сестрой, что не допустит ее до себя, не объявит ей своими устами свою волю. Задумался он. Пала и на него тень опалы, мрачная тень.

Ему не на что было надеяться. Разве что на заступление братьев Голицыных. Он уж было ткнулся к князю Борису Алексеевичу в надежде выведать, не может ли он, князь Василий, как-нибудь услужить царю Петру. Молод ведь царь, великая нужда у него в людях мудрости и совета.

Но крут оказался царь Петр. Отвергнул решительно князя Василия. Он-де Софьин полюбовник, таковое же зазорное лицо, ничем не лучше. А в мужах совета у него, царя Петра, недостатка нет. Он и сам умом не обделен. Такой самовитый государь, каких на Руси еще не бывало. И ведь молод, только-только в пору вошел и первого сына заделал.

Где же, у кого искать заступления? Неужто царь Петр уперся и никто не в силах сдвинуть его. Брат Борис Голицын у него в особой чести. Да вот беда: великий бражник. По пьянке память отшибает начисто. И опохмелившись, не помнит, что наобещал, и вообще на каком он свете.

Чувствовал князь Василий всем своим естеством: занесен над ним меч, вот-вот отрешат его от власти в приказах. А куда кинуться, кого просить, прежде чем отправиться к Троице на поклон да на расправу к самому великому государю Петру Алексеевичу.

Порешил: прежде — к братьям. Все ж таки родная кровь, Голицыны. Как-никак Гедиминовичи. Правда, молодой царь пренебрегает родовитостью. Эвон как привечает каких-то безродных пришлецов, иноземцев. В великой у него чести и любви дебошан французской Франц Лефорт. Он и в генералы его произвел, и в адмиралы, и носится с ними как с писаной торбой. Тот Лефорт ему немок подкладывает, разжигает в нем похотливость жаром неугасимым. Сказывают уж, что в содомский грех тот же Лефорт молодого царя вверг. И не ведают они греха, не страшатся гнева Господня, ничего святого у них нет.

А где, в какой стороне защита? Где ето выслушают? Где вспомнят о его заслугах перед отечеством? Кто может стать ходатаем за него и найти такие защитительные слова, которые бы остановили занесенную над ним руку?

Когда-то, еще при благоверном царе — тишайшем Алексее Михайловиче — на него благосклонно взирала царица Наталья Кирилловна. Но нынче нет на нее никакой надежды: тон задает ее сын. А уж он-то числит князя Василия в стане своих врагов.

Ежели бы он знал истину. Не враг ему князь Василий, а союзник. Сколь ни ополчалась против царя Петрушки царевна Софья, он, князь Василий, старался остеречь ее. Старался внушить ей, что за ним будущее, что все происки царицы бесплодны, ибо на стороне молодого царя наследственный закон и традиция.

— Искони в правлении на Руси не бывало женщин; овдовевшие царицы недолго оставались на престоле. И ей следовало бы примириться со своею участью. Так ведь нет, не захотела, не смирилась с неизбежностью. И вот — увлекла за собою всех своих приверженцев.