Под этими красивыми новыми коврами, в трещинах между камнями.

Я поехал на «макси» обратно в Уэйкфилд, пересек его и выехал через Хорбери. Дождь начинал превращаться в снег.

Я подпевал «Радио-2», передававшему рождественские песенки, затем, избегая десятичасовых новостей, переключил приемник на «Радио-3» и услышал, что Англия проиграла австралийцам ежегодный чемпионат по крикету. В десять часов утра я прокричал свой собственный выпуск новостей:

Дон Фостер мертв.

Убийц двое, а возможно, и трое.

Я следующий?

Считая убийц.

Я гнал «макси» в сторону Невертона. Внезапно дождь снова превратился в снег.

Считая мертвецов.

Во рту — металлический привкус пистолета, в носу — запах собственного дерьма.

Собачий лай, человечий крик.

Пола мертва.

Мне нужно было кое-что сделать, кое-что завершить.

Под этими красивыми новыми коврами, в трещинах между камнями.

Я зашел на почту в Невертоне, и пожилая женщина, просто клиентка, объяснила мне, где находится Мэйпл Уэлл-драйв.

Дом шестнадцать оказался таким же бунгало, какими была застроена почти вся улица, и был похож на дом Энид Шеард и Голдторпов. Маленький аккуратный садик с низкой изгородью, кормушка для птиц.

Что бы ни сделал Джордж Марш, это было явно не здесь.

Я открыл маленькую черную железную калитку и пошел по дорожке. Через сетки на окнах мне был виден мерцающий экран телевизора.

Я постучал в стеклянную дверь.

Мне открыла полная седая женщина с химзавивкой и кухонным полотенцем в руках.

— Миссис Марш?

— Да?

— Миссис Джордж Марш?

— Да?

Я со всей силы толкнул дверь ей в лицо.

— Какого хрена? — Она завалилась обратно в дом, приземлившись на задницу. Я рванул вперед, наступая на резиновые сапоги и огородные ботинки.

— Где он?

Она закрыла лицо полотенцем.

— Где он?

— Я его не видела. — Она попыталась встать. Я сильно ударил ее по лицу. Она снова упала на спину.

— Где он?

— Я его не видела.

Толстокожая сука смотрела на меня широко раскрытыми глазами, размышляя, не пустить ли слезу.

Я снова поднял руку.

— Где?

— Что он такого сделал?

Над глазом у нее был глубокий порез, а нижняя губа начинала опухать.

— Сама знаешь.

Она улыбнулась этакой натянутой улыбочкой.

— Скажи мне где.

Она лежала на куче туфлей и зонтов, глядя снизу вверх прямо мне в лицо, раскрыв свой грязный рот в полуулыбке, как будто мы собирались трахнуться. — Где?

— В сарае, там, на участке.

Я уже знал, что я там найду.

— Где это?

Она все еще улыбалась. Она тоже знала, что я там найду.

Я оттолкнул дверь назад.

— Нет!

Я поволок ее по дорожке; кожа под седой завивкой кровоточила.

— Нет!

— Куда теперь? — спросил я у калитки.

— Нет, нет, нет.

— Куда теперь, мать твою? — Я усилил хватку. Она крутнулась вокруг своей оси и посмотрела назад, за бунгало.

Я пропихнул ее через калитку и повел на задворки Мэйпл Уэлл-драйв. За бунгало оказалось пустое бурое поле, незаметно поднимавшееся к грязно-белому небу. В стене была калитка, от которой тянулся след трактора, а там, где кончалось поле и начиналось небо, виднелся ряд черных сараев.

— Нет!

Я стащил ее с дороги и прижал к сухой каменной стене.

— Нет, нет, нет.

— Заткни свою чертову пасть, сука. — Я сгреб ее рот левой рукой, отчего ее лицо стало похоже на рыбью морду.

Ее трясло, но слез не было.

— Он там?

Она посмотрела прямо на меня и кивнула.

— Если его там нет или если он услышит, что мы идем, я тебя разделаю, поняла?

Она еще раз кивнула, не сводя с меня глаз.

Я отпустил ее рот, у меня на пальцах осталась ее помада и тональный крем.

Она стояла у каменной стены не шевелясь.

Я взял ее выше локтя и протолкнул через калитку.

Она уставилась на ряд черных сараев.

— Шевелись, — сказал я, пихая ее в спину.

Мы пошли по тракторному следу, в канавах стояла черная вода, в воздухе висел запах навоза.

Она споткнулась, упала, снова поднялась на ноги.

Я обернулся на Невертон, такой же, как Оссетт, такой же, как все остальные городишки.

Я смотрел на его бунгало и террасы, магазины и гаражи.

Она споткнулась, упала, снова поднялась на ноги.

Я увидел все.

Я увидел, как по этой самой тропинке, трясясь, поднимался белый фургон, в кузове которого трепыхался небольшой сверток.

Я увидел, как белый фургон спускался обратно, а небольшой сверток лежал безмолвно и неподвижно.

Я увидел миссис Марш, стоявшую у своей кухонной раковины с этим вот долбаным полотенцем в руках и смотревшую на приезжающий и уезжающий фургон.

Она запнулась, упала, снова поднялась на ноги.

Мы дошли уже почти до самой вершины холма, почти до сараев. Они были похожи на деревню