который безнадежно борется с сильным встречным течением.

Женщина стояла на коленях, держась за грудь.

Пальцы ее были словно отлакированы красным лаком.

Вздрогнув, она упала головою вперед.

Это был конец. Игра в счастье закончилась.

Он опустошил только пулевые стволы.

Но забыл о третьем, заряженном картечью.

От удара замок сбросило сам по себе...

Исполатов в бессилии прислонился затылком к стенке. Долго стоял недвижим, а через раскрытую дверь ему виделись дальние горы и нестерпимый блеск камчатского солнца.

Теперь все кончено.

– Это... рок, – сказал он себе.

Исполатов с трудом оторвался от стены и шагнул за порог. Шатаясь, он уходил прочь и проваливался в глубокие сугробы.

– За что-о?! – раздался его крик. – За что мне это?

И, подхватив его крик, эхо долго блуждало в глубине мертвого, застывшего в морозах каньона.

Больше никто и никогда Исполатова на Камчатке не видел.

Ну, вот и все... Командоры медленно растворились за горизонтом, большой кит долго сопровождал «Сунгари», потом нырнул в темную глубину. Андрей Петрович спросил капитана:

– Когда надеетесь быть во Владивостоке?

– Если ничего не случится, – ответил тот, – то к первому ноября положу якорь в Золотом Роге...

Изношенные машины «Сунгари» с трудом преодолевали волну, порывисто бегущую навстречу. Через день стали уже привычными и погребальные скрипы корпуса, и мятежное хлопанье каютных дверей, и резкие завывания вентиляции, выдувавшей наружу спертый воздух внутренних отсеков.

В одну из ночей, когда плохо спалось, Соломин поднялся на мостик, капитан любезно позволил ему побыть в ходовой рубке. Здесь был совсем иной мир, и рулевой, внаклонку застывший над компасом, напоминал мага в момент колдовства, его отрешенное от всего на свете лицо едва освещалось пучком света, мягко струившимся из колпака нактоуза. Под запотевшим стеклом рывками двигалась массивная стрелка кренометра, отмечая критические размахи качки...

Андрей Петрович завел разговор с капитаном:

– Скажите, почему «Сунгари» в ту памятную осень не зашел в Петропавловск? Мы так его ждали.

Капитан от такого вопроса даже крякнул.

– Дело прошлое, – ответил он, – и я действительно имел предписание зайти в Петропавловск. У меня на руках было распоряжение приморского губернатора Колюбакина вывезти вас с Камчатки. Я не знаю, что вы за человек, но слыхал, что вы человек честный. Перед выходом в море я поговорил с приятелем, кавторангом Кроуном, и он посоветовал мне не заходить в Петропавловск, сославшись на штормовые условия, чтобы вы остались зимовать на Камчатке...

Теперь многое стало ясно.

– А где сейчас Кроун?

– Жаль его, беднягу... Кроуна очень ценил адмирал Макаров и перетянул его в свой штаб. Он и погиб вместе с Макаровым от минного взрыва на броненосце «Петропавловск». Осталась вдова и мальчик семи лет...

Соломин истово перекрестился:

– Вот почему я не дождался «Маньчжура».

– «Маньчжур» и не мог прийти, – пояснил капитан, – канонерскую лодку еще в начале войны китайские власти интернировали в Шанхае, а команда выехала по железной дороге на Балтику... Вы, наверное, помните матросов, что гуляли по улицам Петропавловска с гитарами? Так вот, – досказал капитан, – вас удивит, что большинство из них уже пересажены по тюрьмам.

– Такие хорошие и веселые ребята!

– Да, веселые и хорошие, они на кораблях Балтийского флота стали заводилами в революционных бунтах...

Рулевой молча колдовал над компасом.

Соломин редко укачивался, но сейчас качка измотала его до изнеможения. А капитан оказался прав: поздно вечером 1 ноября «Сунгари» стал подходить к Владивостоку. Город был еще слишком далек, а горизонт уже окрасился чем-то багровым.

– Что случилось там? – встревожился Соломин.

– Не пойму, – отозвался капитан.

За островом Аскольд панорама города еще не открылась, но зато стало ясно: Владивосток горит... да, горит.

На мостике четырежды звякнул телеграф. По стрелке указателя скоростей Соломин заметил, что капитан со «среднего» переставил машины на «малый». Звяк-звяк – «самый малый».

– Зачем вы уменьшаете ход?

– Здесь много японских мин. Командир порта обещал к нашему подходу выслать тральщик, но тральщика не видать...

Спустили катер для штурмана, капитан поручил ему дать в порт заявку на траление форватера и на забор пресной воды. Возвращения штурмана ожидали очень долго.

Над Владивостоком разгорелось огненное зарево.

Рядом с Соломиным вдруг оказался Неякин.

– Горит? – присмотрелся он.

– Как видите.

– А зачем горит?

– Черт его знает... Может, пожар?

Малыми оборотами винта капитан продвинул «Сунгари» чуть поближе к городу. Скоро вернулся катер, штурман сообщил:

– Воды нет, тральщика не будет, а в городе революция...

Сбивчиво он рассказал, что вчера восстали матросы 2?го Сибирского флотского экипажа, устроили на базаре митинг, к ним примкнули солдаты Хабаровского полка в десять тысяч штыков; к матросам и солдатам сразу присоединились рабочие.

– В городе страшные пожары, – доложил штурман. – В порту говорят, что вчера были зажжены магазины иностранных торговых фирм, в первую очередь Кунст и Альберс, уже сгорели Морское собрание офицеров и военно-морской суд...

Неякин снова возник из тьмы.

– Ежели это революция, – нашептал он Соломину, – так я господу-то богу ба-альшущую свечку поставлю. Во такую!

Андрей Петрович удивился – с чего бы такая радость по случаю революции именно у Неякина? Но чиновник до конца объяснил свою мысль с обычным для него цинизмом:

– Теперь судьям будет не до меня. Сейчас такой карась в их сети попрет, что только держись... До меня ли им тут, когда только успевай революционеров вешать.

Соломин с горечью подумал: «А ведь он прав... опять выкрутится, снова уйдет от правосудия». Андрей Петрович поднялся на мостик и сказал капитану, что должен быть в городе.

– Потерпите, – отвечал тот, наблюдая за пожарами Владивостока. – У меня спит подвахта, через сорок минут я ее разбужу и подам шлюпку под тали... Но вы прежде подумайте, стоит ли вам появляться в городе? У вас где квартира?

– Я хабаровский, – ответил Соломин.

Линзы капитанского бинокля ярко вспыхнули, отражая в своей глубине огненные вихри владивостокской революции.

– А я местный. Мой дом, слава богу, целехонек. Я даже вижу занавески на окнах...