как же он вам показался? Наверное, было трудно?

– Сейчас я читаю уже Тютчева, – ответил Кабаяси.

– А что читает ваш друг Фурусава?

Неуловимая запинка – и точнейшая ложь:

– Фурусава нравится ваш Чехов...

Соломин не счел нужным объяснять шпиону, что его напарник Фурусава давно закопан в камчатской земле. Повернувшись к Губницкому, он учтиво сказал:

– Извините, что я отвлекся. Мне было очень приятно встретить рядом с вами своего старого знакомого.

Губницкий слегка кивнул, будто одобряя. После чего протянул Соломину список его камчатских недоброжелателей:

– Всех этих лиц следует собрать вместе.

Поверх табеля стояла дата: 9 апреля 1904 года – это был горький для Соломина день, когда враги установили «научный» диагноз о его сумасшествии. Он ответил:

– Хорошо! Но Папу-Попадаки поищите в Чикаго. Расстригину пропоем вечную память, а господа Неякин и Трушин, в этом нет никакого сомнения, охотно подтвердят мою ненормальность...

Возникла пауза, напряженная для обоих. Имея немало причин для ненависти к Губницкому, Андрей Петрович все же не догадывался о подлинной роли предателя, потому и доложил с оттенком некоторой гордости:

– Камчатку можете поздравить. В этом году, даже при полном отсутствии морской погранохраны, нерест лосося прошел без грабежа со стороны. Американцы, надо полагать, не рискнули нарушить нейтралитет, а японских браконьеров Камчатка отбила с немалым для них уроном... В этом – большая заслуга всех местных жителей, особенно ополченцев!

– Заслуга ли? – ответил Губницкий. – Нейтралитет рыбных промыслов был одобрен на Международной рыбопромышленной выставке в Осаке. Здесь я могу сослаться на стародавний прецедент Крымской кампании, когда тоже была договоренность с противником не мешать рыбной ловле.

Вспомнив слова Исполатова, Соломин заглянул в глаза Губницкого (в глаза осьминога) и обнаружил, что в его зрачках действительно есть что-то приковывающее... Соломин возразил:

– Но ведь в период Крымской кампании англичане с французами не закидывали сетей в русских водах! Японцы же давно привыкли жить доходами с богатств русских морей.

Кабаяси тихо расставлял посуду. Соломин заметил, что для жалкой обстановки «Минеоллы» совсем не требуется стюард. Масса рыжих тараканов нахально падала с потолка прямо в тарелки, по отвороту пиджака Губницкого форсированным маршем передвигался раскормленный клоп, никак не думавший, что из благодати Сан-Франциско ему суждено переместиться в камчатскую холодрыгу. Андрей Петрович заодно уж осмотрел и себя – нет ли на нем какой-либо нечисти...

Губницкий достал какую-то бумажонку:

– Имею сообщение от господина Прозорова...

– ?

– Прозоров, – пояснил он, – председатель Санкт-Петербургской торговой биржи, ныне вступившей на паях в правление Камчатского акционерного общества. Здесь он пишет мне, что вы давно не в себе, творите неслыханные надругательства над жителями, совершенно их терроризировав, «вследствие чего Камчатское общество затрудняется исполнять свои задачи».

Это была уже цитата! Соломин спросил:

– А какие задачи у вашего почтенного общества?

Губницкий дал ответ крайне глубокомысленно:

– Нетрудно догадаться... Мы осваиваем Камчатку, как это всем известно, не ради прибылей. Мы стараемся привить ей хотя бы скромные зачатки цивилизации. Посильно привносим в эти дикие края культуру и основы благосостояния...

Соломин на дешевую демагогию не улавливался.

– Браво! – сказал он, с нарочитой издевкой хлопнув в ладоши. – И еще раз браво! Я счастлив, что ваши задачи совпадают с моими... Кстати, вы прибыли из такой цветущей страны, и надеюсь, что ваша «Минеолла» привезла детям Камчатки хотя бы ящик дешевых калифорнийских апельсинчиков.

– Здесь обожают репу, – ответил Губницкий, – а вкус апельсинов местным жителям так же непонятен, как мне противен вкус местной сараны или черемши. Камчатка сама по себе чрезвычайно богата внутренними ресурсами... О чем вы просите? Разве же барон Бригген не доставил вам провизию на «Редондо»?

– Он не сгрузил на пристань даже черствой горбушки, только навез сюда массу невозможных сплетен...

Андрей Петрович понял, что в беседе наступил кризис. Присутствие Кабаяси мешало ему, но он решил этим пренебречь.

– Ваши полномочия, – дерзко потребовал он.

Губницкий величавым жестом предъявил телеграмму Плеве, которая являлась и директивою к исполнению. Соломин прочел, что его велено с Камчатки устранить, а ополчение подвергнуть расформированию. Конечно, оспаривать резолюцию министра внутренних дел Соломин не решился (а мог бы!).

– Ваша карта бита, – сказал Губницкий с усмешкой.

Да, бита...

Разговор продолжили в канцелярии уездного правления.

– Каждому аз воздам, – повторил Губницкий, оглядывая скудную кривоногую мебелишку казенного присутствия. – Для меня ведь все люди одинаковы. Для меня важно лишь справедливое решение... А вам предстоит сдать дела.

В раздумье постояв у несгораемого шкафа, он велел:

– Откройте камчатскую казну.

Слава богу, ключ на этот раз быстро нашелся.

– Пожалуйста, – Соломин открыл дверцу сейфа.

Губницкий залез в него чуть ли не с головой.

– Сколько здесь?

– Сорок семь тысяч. С копейками.

– А почему здесь сорок семь тысяч?

– Вас смущает не круглая сумма? Так я и сам не знаю, почему тут сорок семь, а не сорок и не пятьдесят тысяч.

Губницкий, пересчитывая пачки ассигнаций, неожиданно извлек из сейфа спичку, уже обгорелую:

– Может, вы и окурки сюда складываете?

– Да нет, не складываем.

– Как же эта спичка сюда попала?

– А бес ее знает, – ответил Соломин.

Конечно же, он не причислял Губницкого к лучшей части человечества. Но и фантазии Соломина не хватило додуматься, что эти 47 000 казенных денег Губницкий уже заприходовал в графу своих прибылей, а для того, чтобы из сейфа они переместились в его чемодан, нужна сущая ерунда – японские крейсера!

Наконец-то он обнаружил в сейфе и бомбу.

– Не понимаю, зачем тут валяется эта штука?

– А куда девать? Не прятать же под подушку.

– Но и не хранить же ее с деньгами.

– Одно другому не мешает, – отозвался Соломин.

– Откуда она у вас, такая страшная?

– Откуда? – Соломин чуточку поразмыслил. – Представьте, принял вместе с камчатскими делами. Даже расписался, как в казенном имуществе. Об этом во Владивостоке знают. Так что вы уж, пожалуйста, не подведите меня.