– Фальшивые!

– Все до единого.

– Но… Почему?

– Я уже говорила. Чтобы доставить тебе удовольствие. Ты именно это хотел услышать, поэтому я говорила тебе это. Секс – это цена, которую я плачу за все остальное, что связывает нас с тобой.

Он не мог припомнить другого разговора, где правила игры менялись бы с такой скоростью. Питер был просто в шоке.

– Ну… ну, я не знаю, что сказать. Полагаю, мне он больше не понадобится. – Он снял презерватив, который и так уже сползал и едва ли представлял собой вдохновляющее зрелище.

Неожиданно выражение лица Саманты изменилось. Тяжелый, почти злобный взгляд, который не покидал ее лицо с самого начала разговора, исчез. В одно мгновение по ее щекам покатились слезы.

– О, Питер, пожалуйста… Я не хотела этого говорить! Правда не хотела. Я просто пыталась обидеть тебя, вот и все. Я люблю тебя, Питер, и очень люблю заниматься с тобой любовью. Возьми меня сейчас же, пожалуйста, ну же, я хочу, я правда хочу этого.

Отпрянувшая от него в начале разговора, теперь Саманта упала на Питера, обняв его и прижавшись всем телом.

– Ты лгала? Лгала насчет оргазмов? – спрашивал Питер через непрекращающиеся страстные поцелуи, которыми она покрывала его губы.

– Да, да! Я с тобой кончаю, словно в первый раз! Это как фейерверк, как бомба! Я лгала. У меня от тебя все просто тает. Я тебе покажу.

Это было слишком для Питера. Он сдался почти немедленно. Она была такая крепкая, молодая, очень и очень сексуальная, и, если она и притворялась в своей страсти, она была очень хорошей актрисой… Но постойте, она ведь связана с политикой.

Уже потом Питер вспомнил, что не надел презерватив, и на него накатила тошнота. Предположим, что он болен и заразил ее, тогда их связь обязательно всплывет наружу… С другой стороны, если у него СПИД, какая ему будет разница? Питер подавил поднимающийся страх так же, как делал это очень часто последние несколько недель. С ним все будет в порядке.

Он не болен.

Он справится с Самантой.

Он нежно избавится от нее, одновременно сохранив ее преданность, и продолжит свою восхитительную карьеру. Кто знает? Возможно, они даже будут изредка поддерживать сексуальную сторону своих отношений. Это было бы мило.

Саманта тоже была в задумчивости.

– Этот университетский профессор, – тихо и задумчиво сказала она. – Ну, про которого я тебе рассказывала. В результате ему пришлось уйти из университета в местный техникум. Но знаешь, он меня не любил, а в наши дни пожилым предателям мужчинам нельзя безнаказанно играть с чувствами молодых девушек.

Девочке наверху было десять лет. Ее улыбка сияла, словно лучик солнца, ее глаза блестели такой энергией и надеждой, что люди чувствовали себя счастливее, просто купаясь в ее взгляде. Это была жизнь в преддверии восхитительных вещей, жизненная сила, готовая озарить любой мир, который ей захочется покорить.

Девушке внизу в лучшем случае было сто лет. Целое столетие боли загасило ее сияющие глаза и вдавило их в глазницы, словно две маленькие могилы.

У девочки наверху были веснушки на носу, розовые щечки и ленты в сияющих каштановых волосах с рыжими всплесками.

Девушка внизу была белая, словно призрак, и больная. Прозрачная как воздух. Ребра просвечивали через ее бледную кожу. У нее не было месячных уже шесть месяцев.

Девочке наверху было десять лет.

Девушка внизу думала, что, возможно, ей еще нет и восемнадцати.

– Подумай о солнце, Джесси, вспомни солнце. Мы ведь так любили солнце.

– В Шотландийи никогда нет солнца, Джесси.

– Есть, оно светило на нас. Помнишь выступленийе? Три сальто и полный кульбит. Раз, два, три, ура! И все радовались! Мы выступали после бригады пожарных и перед духовым оркестром, а затем мы еще были в оркестре! Мы набрасывали свои мундиры прямо на трико и играли «Шотландийа отважнайа» и «Шотландскайа армийа Али»! Помнишь толпу, Джесси? Помнишь солнце? Оно сияло на наших венках и эполетах. Держись, Джесси! Держись! Оно снова может посветить нам.

– Мне удалось уснуть впервыйе за долгойе время, и, проснувшись, йа поняла, что пережила самойе плохойе. Йа знала, что впервыйе за много месяцев йа была чистайа, и что йесли у меня и был шанс на выживанийе, то йего время пришло. Поэтому йа начала продумывать план побега. Йа знала, что через парадный выход выскользнуть невозможно, он заперт на ключ и на задвижку, и мадам сидит там двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю и хохочет с парой парней. В некоторых комнатах, куда мы ходили с клийентами, были окна, но они были плотно забиты. Йа поняла, что йединственный выход был через люк на нашем чердаке.

По утрам нас очень часто оставляли одних там, наверху, и йа решила, что попробуйу сбежать на следуйущий день. Йа бы отправилась немедленно, но йа проспала слишком долго, и было пора на работу. Сойдя вниз по ступенькам в рабочуйу комнату, йа поклялась, что совершила этот переход последний раз. Йа