гавани. Но внезапность нападения словно парализовала русские войска и флот. Японцы господствовали и на море, а Черноморский и Балтийский флот пока ничем не могли помочь, шли долгие дебаты о том, как снабжать углем эти корабли. И, несмотря на поражения, самое удивительное в том, что в высших кругах власти были совершенно уверены, что Россия доведет эту войну до победного конца. Так и говорили: будем воевать до тех пор, пока последний японец не будет выгнан из Маньчжурии. Только тогда, дескать, начнутся мирные переговоры и то только между двумя воюющими сторонами. Даже не допускали и мысли о вмешательстве и посредничестве каких-либо третьих стран. Правда, еще год тому назад Германия, Франция и Россия пытались дипломатическими путями уничтожить англо-японское высокомерие и нахальство, правители вели переговоры о заключении мирного договора, который мог бы внести спокойствие в отношениях между Востоком и Западом, но катастрофа все-таки произошла… Мелкими уступками не удалось ее предотвратить. Ясно и другое: храбрость японцев привела их к существенным потерям. Только под Порт-Артуром, по газетным сообщениям, японцы потеряли пятьдесят тысяч человек. И уже почувствовали утомление и гибельные последствия этой кровавой для них войны. Пока ведутся безуспешные закулисные переговоры в Париже и Лондоне: Япония требует Порт-Артур и Маньчжурию. Ощутимые потери под Ляояном отрезвили горячие головы в Японии, и чувствовалось, что она напрягает последние силы. А Россия непрестанно посылала в Маньчжурию свои свежие батальоны. Японские резервы истощались, а русские с каждым днем возрастали в своей мощи. И японцы понимали, что военное счастье медленно, но верно уходит от них. Стали известны слова одного японского генерала: «Кашу, которую мы заварили, мы же теперь должны и расхлебывать». Посредники тоже это чувствовали и предложили Японии понизить свой тон и умерить аппетиты. Судя по светским разговорам, между Вильгельмом и Николаем шли переговоры о мирном договоре между двумя странами. Шли разговоры и вокруг того, что Англия отказалась поставлять уголь Балтийскому флоту России и потребовала тех же санкций от Германии под предлогом того, что эти две европейские державы должны поддерживать нейтралитет и тем самым равновесие в мире. И Германия опасалась… если снабдит русский флот углем, то Англия может объявить Германии войну, а это означало, что слабенький германский флот тут же будет уничтожен. Россия должна в этом случае честно плечо к плечу вместе с Германией сражаться против Англии. Падение Порт-Артура произвело в Европе громадное впечатление. Русские сражались до последней возможности и покрыли себя славой, достойной подражания в веках. Видимо, после этого события охотнее заговорили о мире, понимая, что, в сущности, это была пиррова победа, много японцев полегло у стен крепости. Мир необходим, конечно, но Россия не признала себя побежденной, только вот революционное движение нарастало с каждым днем, особенно после 9 Января 1905 года, Кровавого воскресенья____

Федор Иванович как раз был в Петербурге, когда происходили события, которые подготовили это Кровавое воскресенье… И сейчас все представляется ему таким запутанным, противоречивым, неясным…

Девятого января пролилась кровь рабочих, мирно шедших с петицией к царскому дворцу; они надеялись вручить ее самому царю, который примет их вождей и выслушает их чаяния и надежды.

Три недели в ноябре в Петербурге был Горький, принимал участие в наиболее важнейших совещаниях и собраниях, на которых вырабатывались требования к царю и его правительству. И пусть каждый из них занимался своим делом, но они часто встречались, и Шаляпин был посвящен в то, что порой незаметно для него вершилось в столице… Многое открывалось Шаляпину…

В начале ноября 1904 года в Питере состоялся разрешенный правительством съезд председателей губернских и уездных земских управ, которые должны были определить: что делать?

Опасаясь, что буржуазные интеллигенты не примут радикальных решений, одновременно с заседаниями съезда повсюду собирались кружки разных «честных людей, искренне желающих блага своей стране», как выразился Горький, рассказывая Федору Ивановичу о происходящем в Питере. «Все говорят о созыве Учредительного собрания путем всеобщей подачи голосов. Но вряд земские деятели способны выразить общественные требования всего народа, струсят перед лицом правительства, раскроют свое лакейство и прочие черты из глубин психологии русского обывателя и не предъявят к правительству определенные и серьезные требования коренных реформ общественного и государственного строя. Земские деятели должны отказаться от этой чести, признать себя неспособными, не уполномоченными нацией вступать в торг с правительством и требовать полного представительства народа. Есть в России силы, которые способны предъявить правительству свои народные требования, а если не согласятся на реформы, то народ выйдет на улицу и покажет свою силу. Шутки кончились, наступает время действовать. Мы требуем не только свободу печати, вероисповеданий, восстановления земских учреждений по уставу 1864 года, но и свободу личности, отмену всяких обязательных постановлений и произволов, расширения представительства в земстве, реорганизации городских дум на принципе самого широкого представительства, свободы петиций, амнистии политических преступников. В общем, Федор, настроение повышенное, жизнь кипит, и только заматерелые в либерализме старички не поддаются усилиям радикалов приподнять их чувство собственного достоинства и гражданское мужество. И решения съезда, несмотря на сопротивление властей и запрет его проведения, ограничивают самодержавие. Но это только первая победа в борьбе. Теперь надо бороться за Конституцию, конечно, она на первых порах будет неважная, но она будет, это факт. Теперь нужно во всю силу стараться сделать ее наиболее демократической…» В другой раз Горький рассказал Шаляпину о банкете под председательством Короленко, на который собрались писатели, адвокаты, земцы, свыше шестисот человек: «Давно не видел такого единодушия, Федор. Такие откровенные речи произносили: «Долой самодержавие!», «Да здравствует Учредительное собрание!», «Даешь Конституцию!». Последнее слово впервые произносилось открыто и бесстрашно. Было очень горячо и очень демократично. И сыщики были. Но все предложения, даже самые резкие, вотировались единогласно…»

Много разговоров, слухов было о январских событиях в Петербурге. Да и в газетах много рассказывалось о трагических событиях 9 Января. Накануне забастовали все заводы, фабрики, порт, типографии, ни одна газета не вышла в тот день. Все эти дни рабочие под руководством священника Гапона готовили петицию Николаю Второму. И требования с каждым днем становились все внушительнее и жестче.

«Государь!

Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы родители, пришли к тебе, Государь, искать правды и защиты.

Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.

Мы и терпеливы, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, мы задыхаемся. Нет больше сил, Государь! Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.

И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы не много просили – мы желали только того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука…»

Рабочие просили, чтобы хозяева вместе с ними обсуждали их нужды. Уменьшили рабочий день до восьми часов, повысили цену за рабочий день, отменили сверхурочные работы, лечили внимательно и «без оскорблений»… «Все оказалось, по мнению наших хозяев и фабрично-заводской администрации, противозаконно, всякая наша просьба – преступление, а наше желание улучшить наше положение – дерзость, оскорбительная для них. Нас поработили, и поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии. Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса и народа, бросают в тюрьму, отправляют в ссылку… Весь народ, рабочие и крестьяне, отдан на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну, все дальше и дальше ведет Россию к гибели… Разве это согласно с Божьими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть, умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты – эксплуататоры рабочего класса и чиновники-казнокрады, грабители русского народа… Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбросить с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой…»