тональность – перекладывать, а это не очень-то легко и удобно. Но нужды нет, пение Шаляпина было удивительное!»

И еще одно свидетельство В. Стасова: «…третьего дня, в пятницу, 27 августа, мы целой компанией отправились в город смотреть вторым разом «Бориса» с Шаляпиным… – писал он П. Стасовой 28 августа. – …Удивительно, удивительно, удивительно!…Но как мне мешала одна дама-франтиха в громадной черной шляпе с перьями и лентами, величиной с громадный поднос. Ах, как я бесился! Вполголоса ругал ее на все манеры! Авось она слышала кое-что».

В конце августа 1904 года к Шаляпину пришел давний его приятель Василий Петрович Шкафер и много интересного рассказал ему о мамонтовской Частной опере. После этой встречи Шаляпин писал Теляковскому: «…Обращаюсь к Вам с покорнейшей и серьезной просьбой. Есть у меня добрый приятель – оперный артист Шкафер Василий Петрович, которого Вы знаете. Два года тому назад он был представлен Вам в Москве Коровиным, Вы ему лично обещали устроить его в предполагавшуюся тогда оперу в Михайловском театре. Дело это не состоялось, и Шкафер продолжал работать в Товариществе Московской частной оперы.

В настоящее время Товарищество Частной оперы переживает тяжкое существование, артисты почти голодают; было бы справедливо, если бы Вы, дорогой Владимир Аркадьевич, обратили снова Ваше внимание к Шкаферу и дали ему местечко в Большом театре. Человек он способный, дельный и опытный, кроме того, преданный интересам искусства и порядочный.

Если за неимением в настоящее время свободной вакансии штатного места иметь нельзя, то сделайте (если можно) для меня одолжение, прикомандируйте Шкафера хотя бы в помощь Тютюннику. В будущем году, кажется, оканчивает срок службы учитель сцены Павловский, место учителя сцены как раз по артистическим способностям Шкафера.

Материально его претензии очень скромны и всецело зависят от Вашего личного усмотрения. Знаю, что Вы не обидите».

Эта просьба Шаляпина была уважена, и 1 сентября 1904 года Шкафер был принят в Большой театр.

И еще одно событие произошло в Большом театре. 7 сентября 1904 года Теляковский в своем дневнике записал, что Сергей Рахманинов принял его приглашение стать дирижером в Большом театре. «Дай Бог, чтобы этот талантливый капельмейстер утвердился бы в театре – это важное и интересное приобретение. Три года уже я вел переговоры с Рахманиновым, и, наконец, он решился поступить на службу».

17 сентября под руководством Рахманинова и при участии Шаляпина была исполнена опера «Князь Игорь», 18 сентября – генеральная репетиция оперы «Жизнь за царя», а 21 сентября – спектакль.

9 февраля Шаляпин из Петербурга уехал на гастроли в Монте-Карло.

25 февраля 1905 года Федор Шаляпин писал Теляковскому: «Посылаю Вам в этом письме и скорбь мою, и радость.

Душа моя наполнена скорбью за дорогую родину, которая сейчас находится поистине в трагическом положении. На театре войны нас, кажется, совсем разбили – всюду неурядицы и резня – ужасно, ужасно все это тяжело – и, пореживая весь этот ужас родимой страны, я как-то мало ощущаю радость моих успехов на полуфранцузской сцене, несмотря на то что успех на этот раз, кажется, самый наибольший, что я имел за границей.

Посылаю Вам, дорогой Владимир Аркадьевич, обещанные вырезки из газет. Куда поеду отсюда, еще не знаю. Просят очень спеть спектакля два-три в Варшаве, да не знаю, найду ли время.

Здесь есть замечательная талантливая артистка M-elle Farar (американка). Я положительно от нее в восторге. Талантлива, как бес, и прекрасная и артистка, и певица. Пела Маргариту в «Фаусте»…»

Это письмо написано в Монте-Карло после четырех спектаклей в театре «Казино», прошедших с триумфальным успехом. Как всегда перед гастролями, Федор Иванович волновался, поймет ли его публика, примет ли его новшества, оценит ли его французский язык, на котором исполнялись все оперные партии… Но успех определился, публика и музыкальные критики были в восторге от спектаклей, и Шаляпин мог мысленно вернуться в Россию, залитую кровью, слезами, потом, раздираемую противоречиями сверху донизу, конфликтами в правительстве, в обществе, в царской семье. И все это, «неурядицы и резня», болью отзывалось в его душе. Из Монте-Карло многое увиделось ему отчетливее и ярче…

А ведь начало сезона в Большом театре не предвещало, казалось бы, никаких передряг и треволнений. Радостей было больше, чем огорчений, тяжких переживаний, которые одолевают теперь.

Вот уж больше года льется кровь на полях сражений в Маньчжурии. В разговорах с Горьким, Стасовым, Коровиным, Теляковским, с братьями Стюарт Федор Шаляпин выяснил одну общую для всех мысль: все-таки это странная война, оказавшаяся почему-то для многих неожиданной, заставшей Россию врасплох. А между тем в светских кругах, где Федору Ивановичу приходилось бывать, в открытую осуждали верхи за то, что были не готовы к войне. Император Вильгельм открыто предупреждал, что Англия подарила Японии два новейшего типа броненосных крейсера, строившиеся для Аргентины и обладавшие многими серьезными качествами; говорили даже, что Вилли прислал описание этих крейсеров, выразив надежду и опасение, что русским не придется сражаться против них. Николай Второй и его правительство предлагали европейскому сообществу заключить мирный договор, пойти хотя бы на сокращение вооружений, но Франция не могла забыть утрату Эльзас-Лотарингии тридцать лет тому назад, а потому не могло быть никаких договоров с Германией. Англия тоже была против мирных договоров и вместе с Америкой продолжала вкладывать деньги «в бездонный колодезь японской мобилизации», вспомнились газетные строчки. В тех же светских кругах говорили: Вильгельм предупреждал Николая Второго незадолго до начала войны, что два абсолютно достоверных источника свидетельствовали: «Все японские государственные люди решительно стоят за войну, склонив и маркиза Ито на свою сторону». Наконец, за несколько дней сообщал, что следует ожидать начала войны в конце января 1904 года. Но государь все еще надеялся добиться соглашения с Японией, которая вела переговоры в умеренном и примирительном тоне, и это обмануло русского императора, не внявшего тревожным сообщениям о приготовлениях к войне в надежде, что источники сомнительные. И вот – разгром…

И самое странное, Шаляпин узнал здесь, в Европе, что в обществе с самого начала войны царило убеждение, что Япония разобьет Россию и продиктует ей условия мира, и прогнозы европейцев пока оправдываются. А военные говорили, что причина всех наших неудач – Куропаткин. Именно он наполовину виноват в том, что Россия оказалась в тяжелом положении. Говорили, император и правительство настаивали на том, чтобы усилить свое присутствие на Дальнем Востоке, но он как военный министр упорно отказывался увеличивать там количество войск, а спохватился тогда, когда уже поздно. И, командуя войсками, он понял вскоре свою ошибку, упрекая себя и требуя увеличить войска вдвое. Во всех сражениях японцы превосходили нас численностью, как утверждали в светских и военных кругах, приблизительно в пять-шесть против одного. К тому же японцы оказались прекрасными и храбрыми солдатами в атаке, настойчивыми в своих усилиях, их не останавливают огромные жертвы в людях. И в этом лежит секрет их успехов. Наши вводили все новые и новые войска, но они прибывали поздно, очередное сражение заканчивалось победой японцев, наша же армия с трудом преодолевала бездорожье, неся к тому же потери от заразных болезней: климат для русского солдата был неподходящим.

Близорукость Куропаткина дорого обошлась России. Правильно говорил Наполеон: «Победа на стороне крупных сил». К середине августа 1904 года несоответствие сил удалось преодолеть, в действующей русской армии было уже около двухсот тысяч, в японской – триста. И о победе еще невозможно было думать, потому что японцы храбры, генералы умны. Расчеты были на подавляющее преимущество на море. Думали лишить противника поддержки с японских островов, оставить его без снарядов, подкреплений, снабжения… Но и этот замысел провалился: у Японии оказался прекрасный флот, мобильный и боеспособный. Какие-то надежды были на гарнизон Порт-Артура и корабли, стоявшие в его