прощание Микоян.

На следующий день русские прислали за мной машину и повезли к месту встречи рядом с большим ледяным катком недалеко от Кремля. Мы оказались в большой комнате с длинным столом. Напротив каждого стула стояли бутылки с квасом. Микояна сопровождали двое парней - коллеги, как он их представил. Через каждые пятнадцать минут один из них уходил якобы втуалет, хотя я уверен, что они ходили менять пленку в магнитофоне. К моему удивлению, Микоян очень много знал обо мне, даже об испытаниях МиГ-15 на Окинаве. Я сказал ему: 'Эй, когда я пикировал на этой штуке, то очень жалел, что вы, ребята, не догадались поставить управляемый стабилизатор'. Онулыбнулся: 'О Боже, неужели вы действительно пикировали на нем? Каждый раз, когда его нос опускается, мое сердце готово остановиться'.

Мне было очень интересно понять, почему русские летчики-испытатели имеют такой маленький налет в сравнении с кем-либо, подобным мне, кто летает когда угодно и на чем угодно. Их налет не составлял и десятой части моего. Старина Микоян был на удивление хорошо осведомлен о наших новых самолетах и их оборудовании. Он знал, например, что я командую эскадрильей F-100, и начал выкачивать из меня их характеристики, но в ответ услышал только то, что уже публиковалось в 'Авиэйшн Уик'. Он очень настойчиво пытался узнать что-нибудь об F-104, нашем новейшем истребителе, способном достичь 2 Маха. Этотпронырадажезнал, чтояуже проводил его войсковые испытания. Я сказал ему: 'Полковник, поскольку я уже попал в вашу страну, как насчет возможности полетать на вашем новом МиГ-21?' Он засмеялся: 'Полковник, я готов предоставить вам эту возможность в обмен на полет на вашем F-104'. Его очень интересовало, как нам удалось справиться с помпажом двигателя. По тону, которым он это спрашивал, я понял, что их инженеры еще не решили этой проблемы, и я не собирался сообщать ему, какой выход нашли наши. Мне стало жаль его за эти попытки. Когда мы расстались, я еще раз проанализировал, не вывернул ли свои карманы наизнанку и не выболтал ли случайно чего-то ценного. Я был уверен, что нет, и это подтверждал невеселый вид двух строгих парней, сопровождавших Микояна.

Мне так и не удалось полетать ни на одном из их военных самолетов. Туполев и Микоян организовали обед в мою честь, и много их ведущих летчиков и верхушка ВВС были на нем. Разговоры между летчиками во всем мире одинаковы, многие из этих парней воевали против Германии на самолетах, полученных по ленд-лизу, в том числе на Р-39. Мы рассказывали друг другу различные истории о полетах на этой машине, и они были в восторге от моих сотен часов налета на ней.

Джеки получила заверения, что вопрос о нашем полете через Сибирь на Алеутские острова и далее на Аляску почти решен. Она хотела попасть в Калифорнию на свое ранчо именно этим путем, который короче на три тысячи миль. Однако время близилось к отлету, а русские меняли свои решения. Джеки напоминала старую разъяренную тигрицу, когда она разговаривала с несколькими советскими генералами высокого ранга. Я начал нервничать. Гражданские не могут кричать на генералов и называть их идиотами. Я схватил ее за руку, отвел в сторону и прошептал: 'Заткнись, черт побери, пока они не послали тебя не через Сибирь, а в Сибирь!' В итоге они разрешили нам возвращаться через Румынию, наверное, чтобы побыстрее избавиться от нас. Когда мы прибыли в аэропорт, самолет был окружен толпой людей из КГБ. Они даже открывали некоторые панели снаружи, я думаю, в поисках спрятанных беглецов, но мои фотоаппараты и пленки не нашли.

Через несколько дней при полете в Софию мне удалось сделать прекрасные снимки МиГов на одной авиабазе, и в тот же вечер я встретил большинство летчиков с этой базы в доме нашего дипломата. В тот вечер я понял, что пьяный дипломат хуже геморроя. Этот парень, пытаясь подпоить русских, напился сам и понес чепуху. Он сказал им: 'Я видел, как вы летаете, ребята, и скажу вам, что вы слабаки. Полковник Егер может одним махом шестерых таких прихлопнуть как мух'. В ответ эти летчики поставили свои стаканы и вышли, не сказав ни слова. И я не обвиняю их. Этот парень был абсолютный дурак и испортил нам вечер, который мог бы стать интересным.

На следующий день Джеки оказалась на волосок от тюрьмы. Она решила лететь в Турцию, но болгары и турки не очень-то похожи на любящих братьев. Болгарский маршал авиации сказал ей: 'Вы не можете лететь отсюда в Турцию, они не дадут вам разрешение'. Тогда Джеки взяла телефонную трубку и набрала номер начальника штаба турецких ВВС, своего приятеля, и сказала: 'Пожалуйста, скажите этим идиотам, что я могу лететь в вашу страну откуда угодно'. К сожалению, маршал понимал английский и не собирался стерпеть от богатой американки то, что не стерпел бы от собственной жены. Думаю, будь у него пистолет, он бы застрелил Джеки. Маршал прохрипел: 'Мадам, в вашем распоряжении ровно один час, чтобы покинуть эту страну. И вы полетите на Югославию'. Нас как будто ветром сдуло.

К тому моменту с нас уже было предостаточно, но у Джеки открылось второе дыхание. Мы направились обратно в Испанию и подлетели к Мадриду поздно ночью, в ужасную погоду. Джеки передала мне управление и вышла в пассажирскую кабину, чтобы успокоить своих спутников: 'Не волнуйтесь, лучший пилот мира доставит нас в целости'. Я обязан был быть лучшим в ту ночь! Когда мы приземлились, на полосе лежал слой града толщиной шесть дюймов. Возвращаясь домой, мы забрались далеко на север и летели на высоте 10000 футов вдоль кромки льдов. Был ослепительно ясный день, один из наиболее прекрасных дней за всю мою летную жизнь.

Это путешествие с Джеки было очень трудное, со множеством проблем в пилотировании и навигации, но интересное. Когда я возвратился домой почти через два месяца, я сказал Гленнис: 'Чертвозьми, никогда больше я не полечу с Джеки'. Но я всегда так говорил после полетов с ней.