ассоциация с кровью, если речь идет о красном винограде. Прославляя Диониса, ничего не сжигали, все жертвы ему бескровны, и главная из них – возлияние, пир. Употребление вина, то есть самого бога, умершего и воскресшего. Добавьте к этому, что в одной из своих ипостасей он еще и повелитель загробного мира, господин душ, а дионисийство сродни шаманству. Считается, что шаман, исцеляя, отправляет свою душу за другой душой, забранной враждебными духами… Простите, увлекся.

– Вам надо было сказать это раньше. Старух и их квартиру, как я понимаю, со счетов можно сбросить?

– Можно, только учтите – хозяйка где-то… бытийствовала и раньше. Это ее город, ее и тех, с кем она его делит, как ее предтечи делили Элладу.

– Согласен. – Полковник посмотрел на пустые бокалы, девушка за стойкой истолковала этот взгляд по- своему. Правильно истолковала. – Что ж, проверим, не заведет ли Саврасова собачку в попонке.

– Вряд ли Саврасова. Мне кажется, трехликая драться пока не желает, иначе мы бы так легко не отделались. Она ушла, чтобы явиться в другом месте и в других лицах. Петербург велик, а спешить ей некуда…

– Хорошо хоть Александра и Геннадий смогут теперь спокойно жить.

– Саша, думаю, сможет, Саврасов – нет. Разве что уедет, причем куда-нибудь в Новый Свет, да и то… Вы сказки внучке еще не читаете?

– Сказки или мифы?

– Сказки про глупых царей, которые обещают то, чего в своем доме не знают. Это еще одна гипотеза, но на нее ложатся почти все известные нам факты. Смотрите: есть две семьи – Саврасовы и Колпаковы. Есть дети, вокруг которых творится странное, есть одинокие матери, а в случае Колпаковых еще и бабушка. Матери желают единолично владеть детьми, при этом сами они, мягко говоря, не слишком счастливы. В Греции женщины с неудавшейся судьбой взывали к Гекате, но это в Греции, где к божествам апеллировали легально. В наше время договор заключается по умолчанию – за обращение засчитываются эмоции и мысли, причем люди знать не знают, что и кому отдают. Конечно, слышат не всех, а откликаются и того реже, но Саврасову и бабушку Колпакову услышали.

– То есть Геннадий, Тамара и Саша принадлежат хозяйке перекрестков?

– Причем в разных ее ипостасях. Пока посвященные покорны, они всего лишь одиноки, не слишком счастливы и не покидают родных, пока те живы, но стоит взбунтоваться, и хозяйка берется за плеть. Возможно, есть и другой аспект – отдавшие и отданные играют роль подсадных уток. Те, кто на них так или иначе покушается, становятся законной добычей владелицы.

– Интересная версия, – сухо заметил полковник, – но что в таком случае означает охота за Тамарой Колпаковой, ведь она всю жизнь вела себя смирно?

– Она – да, но Саша влюбилась и, как следствие, взбунтовалась. По времени это совпало с поиском тела для третьей ипостаси. Девушка после сцены у Овалова была в отчаянье, похоже, это необходимое условие… Ее забрали. Хандова очнулась с пустой клеткой, а то, что владело «Клавушкой», покинуло квартиру в теле Саши и взялось за старших Колпаковых, ведь у хозяйки родни быть не может. После гибели Тамары настал бы черед бабушки, после чего Александра обменяла бы квартиру на комнату Хандовой и вернулась на перекресток.

– Ипостаси, – медленно произнес Аркадий Филиппович. – Собачка, персидский кот, канарейка… И три старухи.

– Сейчас – да, но скоро они стали бы молодыми. Саше – двадцать шесть, Нарине, когда она попалась, было под сорок… Судя по тому, что она любила мужа и жила с ним, ее мать ни при чем, так что попасться можно и самостоятельно.

Три старухи, и три дороги. На одной ждут принцев и не замечают капитанов третьего ранга, на второй злобствуют, а третья? Наверное, там не видят ничего, кроме норы, которую нужно под завязку забить солью и спичками… Только Петербург – это и Марсово, и дворы-колодцы, и новостройки с гипермаркетами, их не разделить. Так и жизнь – нельзя лишь витать в облаках, лишь пастись и запасаться, лишь скалиться, нельзя человеку идти лишь одной из трех дорог, но ведь идут, становясь «бабунями», «клавушками», «анчаршами»…

До закрытия кондитерской оставалось больше часа, но сладкое чаще едят по утрам. Кроме Шульцова с полковником в кафе сидела лишь пожилая пара, им было не меньше, чем Розик, но они до сих пор смотрели друг на друга с любовью.

– Не хотелось бы, чтобы боги принялись устраивать мою судьбу по-своему, по-божественному… – Сосед медленно закурил. – Отец гнал меня в «Техноложку», а я сбежал сперва в армию, потом в милицию… Мы так до конца и не помирились, но больше мне за это ниоткуда не прилетало.

– В городе слишком много людей, чтобы всех взять на сворку, да хозяйка к этому и не стремится… – Шульцов допил коньяк и посмотрел на часы; задержка становилась непростительной, тем более после вчерашней ссоры. – Я в эзотерической конторе пятый месяц, Комарова куда дольше, клиентов приходит множество, но только Саврасов явился с тем, чего материалисту при всем желании не объяснить.

– Родители как боги. – Аркадий Филиппович все не мог расстаться с поразившей его мыслью. – Дают жизнь, а потом начинают ее портить и требовать жертв… Мы не могли отдать себя, когда влезли в эту катавасию?

– Можно проверить – бросить, забыть и заняться своими делами… Лично я не думаю, что нас возьмет за горло кто-то, кроме Комаровой.

– Я думал, вы скажете «совести».

– В данном случае это одно и то же, особенно с учетом ее фамилии. Вы домой?

– Нет, – покачал головой сосед, – я еще посижу… Возьму сто граммов и посижу. Как вы там говорите – «хвала Дионису»?

– Мы шутили, по крайней мере вначале… Кто знает, как его зовут здесь, и его ли. Мне, к сожалению, пора.

Шульцов редко возвращался в пустую квартиру, но сегодня вышло именно так. Соня наверняка жаловалась Машке на жизнь и предка, а Марина… Марина на звонки не отвечала, зато караулившие под дверью коты на два голоса высказали все, что думают о подобных хозяевах. Фатима не переставала ругаться, пока историк снимал ботинки и вешал пальто; Егор сменил гнев на милость и пошел тереться. При виде рыжей зимней шерсти на брюках Олег Евгеньевич вздрогнул и захотел выпить. Можно было снова одеться и пойти хоть в угловой ресторанчик, хоть к Комаровой, но Шульцов занялся лотками. Звонок застал его в разгаре процесса, звонила жена, и звонила от Колокольки.

– Я чучело, – пьяным и счастливым голосом сказала Марина. – И ты тоже… Тебе надо было жениться на Комаровой…

– Вот еще! – перебила выхватившая трубку Ольга. – Нечего на мне жениться, у меня больше нет лодки… Мы тут с Маришей, хвала Дионису, малость поговоримши, выпимши и весь мир возлюбимши… Приезжай, нальем.

– Еду, – заверил Шульцов, но первое, что он сделал, положив трубку, это включил компьютер. Скандал на кошачьем форуме все ширился, коты вообще и пострадавший перс в частности были забыты напрочь. Спорщики, большинство которых только что зарегистрировались, сцепились из-за каких-то монашек, выселенных из монастыря церковным спецназом в девяносто шестом предвыборном году. На Сонино объявление, само собой, никто не откликнулся. Олег Евгеньевич с довольным видом создал аккаунт и набрал: «Возьму и кота, и кошку. Хорошие условия и хорошее отношение гарантирую. Электронный адрес и телефон смотреть в личном сообщении».

Когда на рыже-полосатом форумном фоне возникла аватара с шишкой пинии, а под ней – только что набранный текст, Олег Евгеньевич почувствовал, что жив и очень-очень счастлив. Впрочем, тут же поправился он, это синонимы. Особенно в белые ночи и над Невой.