Степаненко списал одеревенелость на потерю, но погибший оказался не тем человеком, с которым Саша встречалась. Настырный моряк решил отыскать «того» и нашел. Разговор не просто не задался, он завершился левым прямым в скулу. Шульцов, узнав об этом, почувствовал себя отмщенным, несмотря на всю мелочность и несвоевременность подобной мысли; для Степаненко же главным была Саша.
– Понимаете, – объяснял моряк, – я с ней прежде почти не говорил, только смотрел. Она вся светилась, потом боялась, потом… После большого страха, бывает, не соображаешь, что с тобой творится. Она не понимала, просто рвалась домой, как в норку… Ольга Глебовна, она больше не боится…
– А знаете, – задумчиво произнесла Ольга, – вы многое поняли. Очень. Про старух вам мать сказала?
– Да. Я набрался нахальства и спросил, не случилось ли чего с Александрой. Оказалось, она уходила из дома и вернулась такой… Правильной. Я спросил, где она жила, мать дала мне адрес, и знаете что? Я не мог заставить себя войти. Два раза приходил и сбегал, сегодня – третий…
Полковник с Валерой верили во все и, выискивая концы, лезли из кожи вон, но результаты не окрыляли. Единственная связанная с аварийным трубопроводом и, видимо, неразрешимая загадка была в том, почему тот не прорвало раньше. Портфель Шульцова, фуражка Степаненко, Колоколькины сумка и мобильник по логике вещей канули в провал, к слову сказать, единственный, а у ликвидаторов были дела поважней, чем выуживать из промоины чужие вещи. Электричество в двух парадных вырубилось все из-за того же прорыва, но телефоны работали, действовала и мобильная связь, поскольку сидевшие по своим квартирам граждане сразу же бросились звонить по инстанциям.
– А вот людей во дворе никто не заметил, – со сдержанной злостью отметил полковник на следующее после аварии утро. – Только улепетывающего кота. Бабки его в самом деле выпускают, привыкли при советской власти…
Позвонила Ким, сообщила, что Клавдия Никаноровна согласна лечь в больницу, неугомонная Ольга добралась до Саши, и та очень вежливо объяснила, что не звонила, у нее все в порядке и она очень просит о ней не беспокоиться, читай, не беспокоить ее. Дело Гумно-Живицкого стояло, дела Спадниковой не было вовсе, контролерша скончалась, госпожа Саврасова приобрела путевку на Канары, Тамара Колпакова упала в метро так, что нога провалилась между платформой и поездом. Обошлось – помогли ребята-курсанты, но едва не рехнувшаяся женщина прибежала в «Челн Ра» к Комаровой. Той на месте не оказалось, и клиенткой завладела хозяйка, уговорив «на действие». Навредить зеркала и свечи не могли, а вот помочь…
– Алик, – спросила Олька, садясь в машину Геннадия, – а может, нам всем креститься?
– Наташе не помогло.
– Я не об этом. Надоело, что бог с чертом тобой в футбол играют.
– Делай как хочешь…
– А ты?
– Я слишком много отдал Дионису.
Это не было ссорой, просто на спину верблюду по имени «выдержка» шмякнули еще один тюк, и верблюд, пошатываясь, побрел на встречу с неизбежной соломинкой. За соломинкой не заржавело: вездесущая Фатима выдернула шнур питания, как раз во время сохранения. Работа целого вечера пошла коту под хвост, а историк швырнул мышь на пол и заорал, как не орал ни разу, по крайней мере при дочери.
Виновница ошпаренной молнией ринулась под ванну, Соня с той же скоростью метнулась прочь, налетев на примчавшуюся на грохот мать. Заслоняя детище, Марина застыла у книжного шкафа новой Ниобой. Понимая, что не прав, и не в силах остановиться, Олег Евгеньевич рявкнул: «Как же вы мне со своими котами осточертели!», схватил какую-то книгу и бросился на диван. Как оказалось, на спящего между подушек Егора.
Свой дальнейший монолог Шульцов со стыдом вспоминал еще долго, но дело было сделано. Прорыдав «а я думала… думала… что ты человек!..», Соня возобновила прерванное бегство. Марина вытерла руки о халатик и заплакала; одержимый самым злобным и склочным из ассортимента семейных бесов историк проревел: «Оставьте меня в покое!» – и раскрыл книгу на первой попавшейся странице:
– Вот сволочь! – крикнул ученый великому сыщику, бесу, стерве-оппоненту, по милости которой его занесло в эзотерическое кубло.
– Если ты наконец понял, что вы с Комаровой созданы друг для друга, так и скажи, – потребовала, давясь слезами, Марина, – но не отыгрывайся на Соне! Дети за родителей не отвечают!
Даруя спасительную отсрочку, зазвонил телефон.
– Олег Евгеньевич, – почему-то шепотом сказал сосед, – на дереве у вашего окна сидит канарейка.
Завтрак прошел в совмещении принципов «каждый за себя» и «мы же воспитанные люди». Все были холодны и подчеркнуто вежливы. Марина сепаратно варила кофе, Олег Евгеньевич – яйца, а Соня завладела микроволновкой. В кои-то веки включенное радио несло бодренькую пошлятину, в дочкиной комнате протестовали запертые коты.
– Папа, – достойным идеальной Саши Колпаковой тоном сказала Соня, – я дала объявление про Егора и Фатиму.
– Хорошо, – не менее идеально одобрил Шульцов.
– Я хочу, чтобы ты посмотрел.
– Я тебе верю.
– Папа, я очень прошу тебя посмотреть.
– Хорошо, сейчас.
Соня была сама корректность, она ни словом не обмолвилась про объевшегося белены предка, указавшего бедным котикам на дверь. Объявление появилось прошлым вечером, однако очереди за «европейскими короткошерстными», они же ленинградские помойные, не наблюдалось. Шульцов проверил свою почту, вернулся на кошачий форум и для очистки совести глянул десять последних сообщений. Фатима и Егор по-прежнему никого не вдохновляли, зато по глазам саданул знакомый адрес. Историк торопливо развернул тему.
Некая Мусенька стала свидетельницей чудовищной сцены. Гнусный охранник еще более гнусного попа, развлекаясь, стрелял в бедного персидского котика, чистенького, ухоженного, явно домашнего. Возмущенные кошколюбы призывали громы и кирпичи на головы распоясавшихся церковных садистов. В ответ сбежавшаяся на скандал православная общественность несла по кочкам атеистов и прочих сатанистов. Склока ширилась, в ход шли пароходы с философами, виноторговля, репрессии, педофилия и прочие прелести, однако в куче взаимной злобы отыскалось жемчужное зерно. Пользователь Протокот Аво-кун со знанием дела объяснял, что подходящего под описание священника в Петербурге нет и Мусенька либо видела самозванца, либо врет, желая бросить тень на иерархов, которые в публичных местах, к примеру на вокзале, вынуждены появляться с охраной. Заподозренная во лжи Мусенька не растерялась и вывалила массу подробностей, окончательно убедивших Шульцова в ее правдивости. Сходилось все – время, место, описание стрелка! Олег Евгеньевич на всякий случай скопировал страницу и задумался.
– Папа, ты прочел?
– Да, Лапа. Будь так добра, не мешай.
– Не бойся, скоро тебя оставят в покое. По крайней мере, Егорша с Фатей.
– А… Хорошо.
– Папа, ты… Ты…
– Лапа, я занят.
Он не мог ссориться, сейчас не мог, потому что в клубке бреда мелькнул кончик, за который получалось потянуть. Он не мог, не должен был отвлекаться и все же снял трубку, чтобы услышать про выбросившегося из окна Овалова.
Глава 3
Они стояли там, откуда Мусенька с кошачьего форума наблюдала прорыв трубы и стрельбу по коту. Начинавшийся за приснопамятной аркой двор с истинной питерской прихотливостью
