что я прав… Эту дверь обязательно открывать?

– Почему нет?

Относительно новый замок не сопротивлялся, под дверью никто не таился, но выйти из квартиры Шульцов никому не дал.

– Идемте, – велел, именно велел он, уже протискиваясь в «закидашник».

За спиной щелкнуло – сосед запер дверь.

– Вам не кажется, что стало темнее?

– А вы в окно посмотрите… Март есть март.

Небо сыпало серым снегом, дальние углы чудовищной комнаты терялись во мраке, средь которого белыми пятнами мерцали Чайковский на своем шкафу и забытые на столе чашки.

– Их три, – буркнул полковник, – причем мытые, а была одна, с кофейной гущей. А ну-ка быстро! Проверим, что за фокусник тут у нас орудует…

Комнаты, кухня, ванная, коридор… Аркадий Филиппович быстро и умело открывал шкафы, те, которые можно было открыть, не взломав. Шульцов видел то керосинку, то скатанные матрацы, то похожие на удавленников белые мешки с шубами и пальто… Один гардероб оказался пуст, в другом нашлись старые календари, великое, неисчислимое множество старых календарей, желтый плюшевый медведь и продранная гвоздем «Боярыня Морозова» в золоченой раме. Из-под следующего шкафа выкатился теннисный мячик. Тот, кто поменял чашки, либо успел уйти, либо… был сродни исчезнувшим канарейкам.

– Сдаюсь, – признался полковник. – Это работа для археолога.

Олег Евгеньевич скромно промолчал, ему хотелось на улицу, к машинам, магазинам, толстухам в розовых лосинах. Крепче всех оказался Степаненко:

– Мы не можем уйти, не поняв, что с Сашей.

– У Олега Евгеньевича, кажется, есть идея.

– Есть. Давайте вернемся в кафе… Если я прав, придется искать священника…

– Наташе Саврасовой это не помогло.

– Я о нашем сладкоежке и его охранниках… Послушайте, разве оцепление уже сняли?

– Не должны…

Запертые двери, гулкая пустота. О том, что будет, историк догадался за секунду до того, как это произошло.

– Сейчас погаснет свет. Не звоните, без толку… Или нет, проверьте.

Теория была блистательно подтверждена практикой.

– Что теперь? – невозмутимо спросил полковник. – Вниз?

– К панскому поезду? – с удивившим его самого сарказмом хмыкнул Шульцов. – Наверх, в квартиру! Если сможем войти, конечно…

Смогли и вошли. Вспыхнула унылая сорокаваттка, издевательски подмигнули зеркала. Полковник попробовал набрать Григорьича, тот ответил и буквально через пару минут перезвонил на городской.

– Операцию свернут в 15:00, – сообщил, положив трубку, сосед. – В парадной и во дворе полно людей, свет есть, мобильная связь работает.

– Выйдем снова, – предложил Шульцов. – Может быть, провернется.

– Что?

– Потом…

Свет погас ровно на том же месте.

– Ну и что это значит?

– Перекресток. – Держась за перила, Шульцов спустился до промежуточной площадки и выглянул в ночной двор. Абсолютно пустой. – Здесь четыре дороги, одной мы пришли, другая – вот она. Должны быть еще две… Похоже, их проворачивают, как турникет… Прошлый раз мы тоже думали, что уходим, а влезли в какую-то дыру с гейзерами. Потому нас Мусенька и не видела.

– Вы были в квартире, – напомнил Степаненко, – а я нет. Почему?

– Нужно спросить сливочного батюшку…

– Нужно выбраться, – перебил сосед и вдруг резко втянул ноздрями воздух: – Газ! В квартиру.

Запах стремительно крепчал, и не рассохшейся старой двери было его удержать. Это могло оказаться обманом, а могло и смертью, вроде призрачного поезда. В щели сифонило так, будто к ним приставили газовый баллон, отвернув полностью кран. Газ ищут по ту сторону «перекрестка». Десятки людей с приборами злятся и ищут, а рванет здесь.

– Юрий, куда?!

– Открыть окна…

– Взрыву это не помеха. К другой двери!

– Там же… перс, – выдохнул на бегу Шульцов. – Он… выцарапывал… гейзеры…

– С газом… обошлись… без котов!

Между газом и котом, между Харибдой и Сциллой… Резкий, тошнотворный запах, пустые комнаты, совсем пустые – ни веревочки, ни клочка бумаги. Только пыль, уцелевшие голландские печи, эркер, розоватая даже сквозь оконную грязь водная ширь… Пейзаж не казался слащавым только потому, что это был Петербург, вернее потому, что питерцем был сам Шульцов.

– Откуда тут взялась Нева? – не понял Степаненко. – До нее же по прямой километр, не меньше.

– Я бы спросил иначе, – прошептал Олег Евгеньевич. – Откуда взялось лето?

Санкт-Петербург. 31 марта 20** года

Город был пуст, чист и светел. Ни машин, ни людей – только розовые утренние чайки да трое ничего не понимающих и все меньше желающих понимать мужчин. Петербург завораживал, как подчас завораживает взглянувшая в глаза незнакомка, напрочь вытесняя только что бывшее главным, неотложным, обязательным. Нет, Шульцов ничего не забыл, просто думать пред ликом Северной Пальмиры о прорванных трубах и валиках пыли было бы кощунством. Спутники, похоже, испытывая сходные чувства, молчали, а над Невой занималась заря; казалось, и небо, и вода вбирают в себя полыхающий на Марсовом поле сиреневый пожар.

Мосты еще не свели, но речная гладь была свободна от кораблей, никто не стоял и у набережных, реку не уродовали пристани, берег – торговые палатки и мусорные урны, зато деревья стали выше и гуще. У Эрмитажа бил одинокий фонтан, вершина Александрийского столпа уже купалась в солнечных лучах, и капитан Степаненко отдал честь вступавшему в город дню.

Рука в белой флотской перчатке взметнулась к козырьку, но утром кап-три был в гражданском, это историк помнил отлично. Как и то, что Аркадий Филиппович явился в джинсах и куртке, а сам он… Олег Евгеньевич глянул на свои ноги и узрел лакированные остроносые ботинки и идеально отутюженные черные брюки, к которым категорически не подходил разукрашенный ядовито-зелеными шишками полиэтиленовый пакет.

– Юрий, – нарушил молчание историк, – возьмите.

– Что? – не понял моряк.

– Пакет, вы оставили мне его на хранение.

– Другой… Североморский, но там ничего важного не было.

– Дайте-ка, – потребовал сосед, и Олег Евгеньевич с готовностью повиновался.

– Вино, – объявил полковник, извлекая бутылку… «Старого нектара». – Кажется, вы брали именно такое…

– Да, – откликнулся Олег Евгеньевич, осознавая, что ему не хватает прохожих и проводо?в. – Во сколько сводят мосты? Часов в пять?

– Судя по солнцу, – с ходу уловил мысль полковник, – где-то через час. С мостами все в порядке, люди… Допустим, спят, но слишком уж чисто.

– Может, саммит? – предположил Степаненко. – Хотя тогда от рекламы и охраны не продохнуть было бы. Мы выскочили куда-то не туда, не в Питер…

– В Питер, только другой. – Оторвать взгляд от озаренной нежным светом Биржи было трудно, но Шульцову это удалось. – Собственно говоря, это не в первый раз… Я уже говорил, по всему выходит, что