Опознание вышло жутким и быстрым. Шульцов трусливо надеялся, что больше от него ничего не потребуется, но пришлось ехать на квартиру к Стасу. У подъезда их ждало трое молодых людей, оказавшихся, во-первых, следственно-оперативной группой, а во-вторых – знакомыми полковника. Следователь сразу же попытался завязать разговор с Виленом Монусовичем, тот вцепился в Шульцова, и разнервничавшийся историк забыл предупредить спутников о «барке Ра». Оперативников сакральная лодка, однако, не потрясла; деловито уточнив, что это такое, они занялись обыском. Изрядно помог сам покойный, не имевший обыкновения без острой на то необходимости тревожить пыль, так что вещи, которые трогали относительно недавно, бросались в глаза.

Аркадий Филиппович вроде бы ни во что и не вмешивался, но Шульцов не сомневался – не позвони он вчера соседу еще и насчет Гумно-Живицкого, в квартире сейчас орудовали бы куда менее деликатные полицейские, и это если б Стаса вообще опознали. Сам Олег Евгеньевич никак не мог отделаться от мысли, что все происходящее с ним в последние месяцы – бред.

«Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда…»

Он произнес это вслух, потому что Вилен Монусович услышал и торопливо закивал. Губы у Гумно- Живицкого мелко тряслись, как и веки. Отойдя от тела сына, он почти не говорил, и Шульцову было неимоверно стыдно вспоминать свою шутку о том, что удвоение фамилии возводит болтливость в квадрат. Оставалось сочувствовать следователю, не оставлявшему попыток выудить из отца пострадавшего хоть какую-то информацию.

– Можно вас на минутку? – окликнул сосед, и историк с позорной торопливостью кинулся на зов. Молодые люди красноречиво нависли над требующим пароль компьютером.

– Не знаю, – опередил очевидный вопрос Шульцов, – но, исходя из прошлого опыта… Скорее всего, обыграно женское имя. Попробуйте «Александра» или что-то в этом роде.

Компьютер отозвался на «Сашеньку», то же имя носила и папка на рабочем столе, обоями для которого служил коллаж из пляжно-таиландских фото Стаса. Их Олег Евгеньевич видел и комментировал неоднократно, за что теперь тоже было стыдно.

– Это личное! – Подступивший Вилен Монусович сжимал кулаки и тяжело дышал. – Это может быть личное… Глубоко… Зачем?!

– Так полагается.

– Постой, Валера! – одернул следователя полковник. – Олег Евгеньевич, вас не затруднит просмотреть последние документы? Господин Гумно-Живицкий, против этого вы не возражаете?

– Олежек, вы понимаете, компьютер – это же сейчас как частная переписка… И потом… Славушка бы не захотел. Он был очень гордый, очень! А тут – посторонние… Что они подумают?

– Что Стаса… Брячеслава, очень возможно, уб…

– Олег Евгеньевич, выводы делать преждевременно. Вилен Монусович, поверьте, мы уважаем частную жизнь граждан, и вашего сына в том числе. Если вы настаиваете, следователь сейчас отправится к судье за нужными бумагами, но это потребует времени.

– Нам необходимо изучить все, что может пролить свет на трагедию, – уточнил Валера. – Позже мы оформим все надлежащим образом. Слово офицера.

– Вилен Монусович, – через силу произнес Шульцов, – будет лучше, если Славины записи просмотрю я. Случись несчастье со мной, он оказал бы мне такую же услугу.

Старик – Вилен в самом деле выглядел глубоким стариком – сдался, и Олег Евгеньевич сел в кресло Стаса, стараясь не замечать чашки с остатками кофе. Сосед устроился рядом, но его присутствие, в отличие от недопитой Стасом черно-коричневой жижи, не смущало.

Все недавние документы лежали в двух папках: «Сашенька» и «Животное», каковым являлся некто Овалов Д. А., 1973 года рождения. Стас собрал на него и его родню настоящее досье, а фотографии мушкетерского вида брюнета снабдил уничижительными подписями, иногда остроумными, чаще – злобно- детскими.

– Соперник? – предположил полковник, глядя на плохонький коллаж, где Овалов выступал в роли взятого на прицел самца макаки.

– Видимо… Девушка влюблена.

– А влюбляются именно в таких.

Шульцов кивнул и открыл «Сашеньку», где обнаружил скрупулезно скопированную переписку. Оставалось лишь подивиться прыти влюбленного Стаса, притащившего в свою нору такую добычу, и… сунуть нос в уже совсем чужую душу.

Девушка по имени Саша писала некоему Денису Анатольевичу, который предпочитал подписываться «Д.». Речь шла главным образом о поэзии. «Д.» присылал стихи, Саша восхищалась. Саша присылала стихи, «Д.» их оценивал – как правило, благосклонно. Последними были поздравление с Восьмым марта и ушедший на него следующим днем ответ.

– Поссорились? – предположил полковник и неловко пошутил: – Перешли в праздник к прозе, и не сложилось.

Шульцов согласился и тут же наткнулся на сборник Сашиных стихов. Файл назывался «Сирано», фигурировавшие в переписке стихотворения были выделены серым. Следующей добычей стали черновики, не оставляющие сомнений в том, кто был подлинным автором томной женской лирики.

– Если за этим последовал шантаж, то мотив у этой Саши был…

– Аркадий Филиппович, – Шульцов оглянулся на Вилена, но тот сидел, закрыв лицо руками, – я вам еще не рассказывал про контролершу из метро?

– А я вам – о завещании Спадниковой. Вы, как говорится, стали очень состоятельным человеком.

Дальнейшее все сильней напоминало дикий поезд, который может выскочить чуть ли не из шкафа и задавить. По настоятельному совету полковника Шульцов набрал «макака» Овалова. Первые попытки были неудачными, но минут через сорок, когда расставшийся и с полицией, и с Виленом историк шел к метро, раздался звонок.

– С вашего номера мне звонили.

– Денис Анатольевич?

– Да.

– Шульцов Олег Евгеньевич. Я хотел бы с вами встретиться, по возможности быстро.

– Зачем? – Голос был красив и исполнен значимости.

– Разговор не телефонный. Речь об одной вашей знакомой, Александре Колпаковой, и о вас.

– Какое отношение к этому имеете вы?

– Косвенное, но в ваших интересах выслушать меня как можно быстрее.

– Не думаю. Я не слышал о Колпаковой больше недели и вряд ли услышу впредь.

– Тем более.

– Господин…

– Шульцов.

– Я слишком дорожу своим временем, чтобы обсуждать с посторонним человеком не касающиеся его темы.

– Я тоже. – Олег Евгеньевич осознал, что начинает разделять чувства Стаса. – Но складывается очень неприятная для вас ситуация. Особенно если Александра на вас обижена.

– Ее чувства – это ее проблемы, а не мои и не ваши. Если вы, разумеется, не пресловутый пан.

– Пресловутый пан мертв, – отрезал Шульцов. – Я буду на «Горьковской» через сорок минут. Вы?

Мушкетерский «макак» замялся.

– Хорошо, – наконец сдался он. – Знаете кафе «Рептилия»?

«Горьковскую» поезд неожиданно проскочил без остановки, пришлось идти от «Петроградской», и Шульцов опоздал минут на десять. Поэт уже сидел за зеленым столиком под искусственным плющом, средь которого резвились пластмассовые игуаны; одна, ядовито-зеленая, казалось, вот-вот ухватит Овалова за