еще мне было немножко стыдно. Стыдно, что я сделал так мало за то время, которое мне было отведено, что я не успел сделать ничего больше, чтобы заслужить его одобрение. Пара телешоу и развалившийся брак. Вот, в общем-то, и все.

Но еще оставался Пэт. Я понимал: отец любит внука больше всего на свете. Ощущение было такое, что Пэт – единственный настоящий подарок ему от меня.

Отец захотел сесть. Я нажал на маленькую металлическую коробочку, которая управляла его кроватью, и она зажужжала в тишине палаты, пока изголовье поднималось. Он наклонился вперед и держался за меня, а я подкладывал ему под спину подушку, и его небритое лицо терлось о мою щеку.

Привычные запахи «Олд Спайс» и «Олд Холборн» улетучились, их заменили больничные запахи, запахи болезни и лекарств. Здесь не было ни табака, ни лосьона после бритья. Все это осталось позади.

Мне по-прежнему было странно, что ему нужна физическая помощь. Тот неоспоримый факт, что мой отец сильный, играл такую важную роль в моем детстве и юности, что теперь, когда эта сила ушла, мне казалось, что настал конец света, – как будто какой-то неизменный закон природы был бесцеремонно опровергнут.

И я впервые осознал, что я люблю его не за его силу.

Я всегда полагал, что именно из-за своей прочности – прочности старого мира, подтвержденной его медалью и воплощенной в ней, – он и стал моим героем.

Теперь, когда я помогал ему глотнуть воды или сесть на больничной кровати, я понял, что люблю его за то же, за что его любили моя мать и мой сын.

За его мягкость, за сострадание и за смелость, которая не имела никакого отношения к его физической силе.

– Не говори ничего маме, но я думаю, что уже не вернусь домой.

– Ну зачем ты так, папа?

– Я не вернусь. Я это чувствую. И я хотел бы увидеть Пэта.

Он не сказал «в последний раз». Это было необязательно. Кроме того, есть вещи слишком болезненные, чтобы произносить их вслух. Но я понял, что он имеет в виду.

– Если ты не возражаешь, – добавил он. – Если ты считаешь, что его это не слишком сильно расстроит. Ты решай. Ты же его отец.

– Я приведу его с собой в следующий раз. А теперь попытайся немножко поспать, папа.

– Я не устал.

– Просто пусть глаза отдохнут.

Пэт вышел из школы с темноволосым мальчиком, размахивавшим потертой коробкой для завтраков с изображением Годзиллы на крышке.

– Хочешь посмотреть «Звездные войны» у меня дома? – предложил ему Пэт.

– А телик широкоэкранный или обычный? – спросил мальчик.

– Широкоэкранный.

– Тогда хочу.

– Можно, пап?

Я высматривал в шумной смеющейся орде одно знакомое лицо, которое обязательно будет самым серьезным и спокойным. Я искал маленькую кареглазую девочку с коробкой для бутербродов «Покахонтас». Но ее нигде не было видно.

– Где Пегги? – спросил я.

– Пегги сегодня не пришла, – ответил Пэт. – Можно, Чарли пойдет с нами?

Пегги не пришла? Я посмотрел на Чарли сверху вниз. Он же посмотрел на меня снизу вверх.

– Я не против, – сказал я. – Но нужно сначала договориться с мамой Чарли.

Пэт и Чарли радостно закричали, смеясь и толкая друг друга. Острый угол коробки с Годзиллой больно ударил меня по коленке.

Я уже начал скучать по Пегги.

Когда в дверь позвонили, я открыл и увидел Салли. Она настороженно глядела на меня сквозь слипшуюся челку.

– Вот уж кого никак не ждал!

– Я пришла извиниться.

Посторонившись, я впустил ее в дом.

Пэт и Чарли, сидя на диване в гостиной, спорили о «Звездных войнах»: Чарли хотел перемотать все любовные сцены и размышления и перейти сразу к сражениям. Пэт, педант, хотел смотреть фильм с начала до конца. Салли заглянула к ним, чтобы поздороваться с Пэтом, и мы с ней прошли в кухню.

– Я подумала, – начала она, – и поняла, что это было очень глупо с моей стороны – пускать сюда друзей Стива.

– Лучше бы ты подумала об этом тогда, прежде чем пускать их.

– Понимаю, – ответила она и виновато уставилась на меня из-за занавески своих волос. – Прости, я просто была… уж не знаю, как это назвать… так счастлива снова его увидеть!

– Ну, это я могу понять, – съязвил я. – У меня просто сердце останавливается всякий раз, когда я вижу Стива.

– Он тебе не нравится, – обиделась Салли. – Ты просто издеваешься надо мной.

– В любом случае, как у вас дела? У тебя со Стивом, я имею в виду.

– Все кончено, – ответила она, и, когда ее глаза наполнились слезами, мне вдруг стало невероятно жаль эту болезненно застенчивую девочку. – Он снова бросил меня. Как только добился того, чего хотел.

– Извини, – сказал я. – Ты права, Стив не мой любимчик. Мне жаль, что он тебе нравится. Сколько тебе сейчас? Пятнадцать?

– Шестнадцать.

– Ты встретишь кого-нибудь другого. Я не собираюсь говорить тебе, что в твоем возрасте еще не знают, что такое любовь, – вряд ли это правда. Но ты обязательно встретишь кого-нибудь другого. Я тебе обещаю.

Все в порядке, – сказала Салли, шмыгнув носом. Я протянул ей кусок бумажного полотенца, и она громко высморкалась в него. – Неважно. Я просто хотела извиниться за ту ночь. И сказать тебе, что, если ты разрешишь мне снова сидеть с Пэтом, такое больше не повторится.

Я с опаской посмотрел на нее, хотя лишние несколько часов помощи мне не повредили бы. Старая, налаженная система неожиданно рухнула: отец лежал в больнице, мама постоянно находилась возле него. А Сид ушла от меня вместе со своей Бианкой. Теперь мне частенько не с кем было оставить Пэта.

– Годится, – кивнул я. – Няня нам всегда нужна.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Салли. – А мне нужны деньги.

– Ты все еще живешь с Тленном?

– Да. Но я… как бы это лучше выразиться… в общем, беременна.

– О господи, Салли! Это ребенок Стива?

– У меня больше никого не было.

– И что говорит Стив по поводу того, что он станет папой?

– Он не слишком рад. Он сказал: «Потрахались и достаточно». Остальное как будто его не касается. Короче, он настаивает на том, чтобы я избавилась от ребенка.

– А ты хочешь его сохранить?

Салли на мгновение задумалась. Но всего лишь на мгновение.

– Я думаю, это будет здорово. И правильно. Я всегда хотела иметь что-нибудь такое, что было бы только моим. Чтобы я любила, а меня любили в ответ. А этот ребенок будет любить меня.

– Твой отец знает об этом?

Салли кивнула.

– Вот чем хорошо, когда твой отец так на всю жизнь и остался хиппи, – заметила она. – Он не слишком расстраивается из-за таких вещей. Когда мне было тринадцать и мне долго промывали желудок, он вел себя чудесно. Да и подростковая беременность его не удивляет. Хотя, думаю, он слегка прибалдел, узнав, что я не собираюсь делать аборт.

– Но как ты намереваешься содержать этого ребенка, Салли?