Акитада изумленно смотрел на этого перепачканного кровью, истерзанного человека в цепях. Где он, представитель далеко не самого высшего сословия, научился так говорить? И почему он так упорствует, почему не хочет помочь следствию, когда его жизнь висит на волоске? Вместо того чтобы с готовностью принять предложенную помощь, он заставил Акитаду внутренне устыдиться своих недостатков, а в свете последних событий — и грехов своих родителей. Мимолетная мысль об их грехах и об их схожих судьбах, находящихся в руках могущего судии, пронеслась у него в голове. Ему вспомнились и адская картина Ноами, во всех подробностях живописующая кару в подземном мире, и его ночной кошмар в монастыре. Закованный в цепи, окровавленный Кодзиро выглядел ничуть не лучше истерзанных грешников в аду с картины Ноами. Выходит, в мире людей тоже были свои демоны.

Стараясь совладать с собой и набраться терпения для разговора с этим упрямцем, Акитада сказал:

— Я ночевал там в ту ночь, только в другом крыле, и слышал женский крик. Я не верю, что госпожу Нагаока убили вы. Если вы не станете возражать, я постараюсь выяснить, что же произошло на самом деле. Боюсь, улики против вас слишком сильны, чтобы снять с вас подозрения в убийстве, но, возможно, нам удастся выявить настоящего убийцу.

Кодзиро повернулся лицом и посмотрел на Акитаду, потом на Кобэ. У Кобэ он спросил:

— А вы, господин начальник, тоже изменили свое мнение?

Кобэ покачал головой:

— Отнюдь нет. Но я честный человек.

Тогда Кодзиро повернулся к Акитаде:

— Мне непонятно ваше желание освободить меня, но я готов сделать все, что в моих силах. Заметьте, мне по-прежнему безразлично, что будет со мной, просто я знаю, что этого хотела бы она. Она даже мечтала, чтобы вы взялись за это дело. Вот ради нее я и расскажу вам, что помню, и отвечу на все ваши вопросы.

Только многого от меня не ждите. В какой-то момент мне и самому казалось, что я виновен.

Акитаду раздосадовало это новое упоминание о Ёсико, но он решил не обращать внимания.

— Тогда начните рассказ с ваших отношений с невесткой.

— Мой брат познакомился со своей будущей женой, когда в очередной раз колесил по стране в поисках товара. Нобуко была дочерью одного ученого, ушедшего на покой и проживавшего в своем небольшом провинциальном имении. Она была гораздо моложе моего брата, но очень хотела подыскать себе солидного и состоятельного мужа. — Кодзиро слегка поморщился. — Некоторые молодые женщины, кажется, любят гоняться за роскошью и в конце концов останавливают свой выбор на торговцах. Мой брат, будучи уже немолод, представлял собой довольно скучную пару для очаровательной молодой резвуньи. Но у него имелось два преимущества — деньги и жилье в столице. У ее отца, как я понимаю, на этот счет были гораздо более сложные мысли. Профессор Ясабуро, человек образованный, жил в весьма и весьма стесненных обстоятельствах — он едва сводил концы с концами, а о приданом для дочери даже речи не было. Разумеется, ему очень хотелось удачно пристроить ее. Вот так и вышло, что она стала жить в доме моего брата, и у меня появилась невестка. Сначала Нобуко мне очень понравилась. Она была мне почти ровесницей и оказалась очень талантлива в музыке. Когда я приезжал, мы играли на лютне и вместе пели, а мой брат любовался и слушал. — Лицо Кодзиро погрустнело. — Мой брат был глубоко привязан к Нобуко. Он души в ней не чаял, глаз от нее не мог оторвать, и я за него радовался. Но вскоре все изменилось. — Арестант загремел оковами и вздохнул.

Им всем было неуютно стоять здесь, на этом грязном холодном полу, но Кодзиро, закованному в цепи и измученному болью, было хуже всех. Не в силах что-либо изменить, Акитада решил поторопить его с рассказом:

— И что же изменилось? Кодзиро уныло отвечал:

— Однажды моя невестка попросила меня заняться с ней любовью. Она утверждала, что мой брат больше не способен… доставить ей удовольствие и что из-за меня она потеряла сон. Я был потрясен такими признаниями и поскорее покинул дом брата. Я долго не появлялся там, пока брат не послал за мной. Рассказать ему о том, что случилось, я не мог.

— Вы никогда не поддавались ее домогательствам?

— Никогда. Я начал питать отвращение к этой женщине с того момента, когда она предложила мне предать брата. — Хмурый и тяжелый взгляд Кодзиро заставил Акитаду усомниться в его словах. — Я избегал ее как чумы.

— Ага! — внезапно вмешался Кобэ. — Слышали мы уже это вранье! Если ты боялся ее как чумы, что же ты тогда поехал с ней путешествовать, а? И ни служанки не взяли, ни тетушки какой престарелой для сопровождения. Нет уж, я скажу тебе, как было на самом деле. Ты соблазнил жену брата, а когда дома разводить шашни было трудно, увозил ее в маленькие путешествия. Вот и в монастыре ты собирался хорошенько с ней поразвлечься. В первую же ночь вы оба напились, и ты убил ее. Может, по случайности, а может, она отказала тебе. Потом ты увидел, что натворил, испугался и искромсал ей лицо — чтобы ее не узнали и ты мог удрать. Только вот удрать-то тебе не удалось — вино тебя свалило.

Глядя на Кобэ с презрением, Кодзиро сказал:

— Ничего подобного я не делал. Не знаю вот только, как я оказался в ее комнате, но могу сказать точно, что не пил в монастыре ничего, кроме чая, и что заниматься любовью с женой брата не имел ни малейшего желания. Я поехал с ней в это путешествие, потому что брат сам попросил меня сопровождать ее. И я не мог отказаться, не объяснив причины. Ее служанка не поехала с нами, потому что в тот день сильно занедужила. Нобуко настаивала на поездке, и мой брат всячески ее поддерживал. Он может это подтвердить.

— Да, уже подтвердил, — сказал Кобэ. — Как же ему не покрывать младшего братца?!

Кодзиро испепелял взглядом Кобэ, и Акитада поспешил вмешаться:

— Ваш брат сказал мне, что раньше вы любили хорошенько выпить. Он говорит, вы даже допивались до того, что не помнили, где были и что делали. Не могло ли так случиться, что это повторилось и в тот раз?

— Я не отрицаю, что раньше сильно пил. Вино всегда действовало на меня крепче, чем на остальных, и бывало даже так, что я на несколько часов впадал в беспамятство. Только к тому времени, когда мой брат женился, я бросил пить. — Он помолчал. — Повторяю: в монастыре я не пил. По крайней мере не делал этого в сознательном состоянии. В любом случае это трудно было сделать, потому что с собой я не брал вина, а в монастырях, как известно, вина не подают.

— Да, я уже думал об этом. — Акитада кивнул и переглянулся с Кобэ, который в ответ лишь насмешливо изогнул брови, словно бы говоря: «Да верь ты чему хочешь!» — Вы проводили время вместе с госпожой Нагаока после того, как вам показали ваши комнаты?

— Нет! — Этот страстный ответ был исполнен горечи. — Я все время был у себя, разве что ненадолго отлучался в баню. Когда вернулся, выпил чаю и сразу же лег в постель, потому что очень устал. И это в общем-то все, что я помню.

— Чаю? — удивился Акитада. — А я думал, монахи подают только воду.

— В чайнике на маленькой жаровенке был чай, когда я вернулся из бани. Вообще-то я чай не люблю, а этот к тому же был очень горький, но я все равно выпил, потому что меня мучила жажда, а воды не было.

Акитада снова переглянулся с Кобэ. Тот хмурился.

— Вы сказали, что ничего не помните после того, как уснули в своей комнате. А сны у вас какие- нибудь были?

Этот вопрос очень удивил Кодзиро.

— Нет, — сказал он. — Но когда я проснулся, у меня было ощущение, будто я всю ночь напролет пьянствовал. В ушах стучало, голова трещала, перед глазами все плыло. И говорить я мог с трудом. Мне казалось, будто язык прищемило булыжником, а в рот насыпали песка. Вам же, наверное, сказали, что от меня несло винищем, а рядом стоял пустой кувшин. Я могу только предположить, что меня как-то «отключили» и уже бессознательного опоили вином.

Кобэ сердито фыркнул.

— Мы осматривали твою голову. Никто тебя не «отключал».