Сам Нагаока был уважаемым торговцем и, несомненно, человеком большой культуры, и его брат, которого Акитада видел под дождем у монастырских ворот, не произвел на него тогда какого-то неблагоприятного впечатления. Но он тут же сообразил, что для Кобэ Кодзиро всего лишь преступник и что репутация его сестры всецело зависит теперь от того, удастся ли ему очистить ее любовника от обвинений в убийстве.

Хорошенько собравшись с мыслями, он сказал:

— Я весьма и весьма признателен вам, господин начальник полиции, за то, что вы поверили мне. Поскольку моя сестра глубоко причастна к этому делу, то я подумал: не могли бы вы пересмотреть свою позицию и позволить мне помогать вам? — Тут он умолк, приготовившись к очередному отказу.

Однако, к его великому удивлению, Кобэ, поджав губы и задрав голову, задумчиво изучал потолок, потом многозначительно хмыкнул, помолчал и снова хмыкнул.

Ободренный таким положением дел, Акитада с бешено бьюшимся сердцем поспешил пообещать:

— Разумеется, я никогда не совершу ни одного действия, которое вы предварительно не одобрили бы. Буду работать, так сказать, под вашим руководством.

Кобэ наконец оторвал взгляд от потолка и перевел его на Акитаду. Вид у него был заинтересованный, уголки губ подергивались.

— Никогда бы не подумал, что знаменитый Сугавара обратится ко мне с такими словами. Может, сделаете еще один шаг и пообещаете руководствоваться исключительно моими решениями?

Акитада залился краской стыда, но ответил без колебаний:

— Да.

Кобэ поднялся.

— Тогда пойдемте. Поговорите с заключенным. Только в моем присутствии.

Акитада прямо-таки затруднялся понять, чему приписать такую неожиданную уступчивость Кобэ. Оставалось только предположить, что она была куплена ценой его собственного унижения. Ну и пусть! Пока они шли по тюремным коридорам в другое крыло здания, где содержались арестанты, он вдруг сообразил, что совершенно не знает, как действовать. Связь здешнего узника с Ёсико затрудняла подробный допрос. И присутствие Кобэ на их самой первой встрече только усложняло дело.

В фигуре, что поднялась с пола, гремя кандалами и опираясь на стену, почти невозможно было узнать бравого молодого человека, приезжавшего в горный монастырь. Всклокоченные волосы и борода, грязная, оборванная одежда, босые ноги. На теле, там, где соскользнула рубашка, виднелась кровь; ее следы были и на подбородке.

Людей в таком состоянии Акитада много повидал в жизни, и сейчас его глаза и глаза арестанта встретились. Обычно глаза рассказывали правду. Если в них стояла безнадежная тоска — верный признак того, что сопротивление силе и напору прекращено, — то становилось ясно, что заключенный рассказал все, что знал. Он уже и сам желал этого — чтобы прекратили бить.

Взгляд Кодзиро еще не приобрел этого выражения. В нем читались одновременно недоверие и безразличие, когда он поднял глаза на Кобэ, потом на Акитаду. Он нахмурился и теперь снова смотрел на начальника полиции. Акитаду он явно не узнал. Он не поклонился и не заговорил, и тяжелая выжидающая тишина повисла в камере.

Акитада подивился: что Ёсико нашла в этом человеке? Нет, конечно, сейчас он был не в лучшем виде, но, даже будучи отмыт и отчищен, он имел бы весьма заурядную внешность — среднего роста, определенно ниже Акитады и Кобэ, хотя и широкоплеч; и лицо не назовешь ни красивым, ни каким-то примечательным. Широкие скулы, приплюснутый нос и слишком уж толстые губы. Его наружность соответствовала его крестьянской сути. Конечно, он не почернел на солнце, не усох и не сгорбился от трудов на рисовых полях, но в нем явно не было того мужского лоска и изящества, отличавшего людей ранга Акитады. Разумеется, Акитада не слишком обольщался насчет собственной внешности, но он точно знал, как обычно выглядят мужчины, вызывающие восхищение у женщин. Кодзиро явно не принадлежал к такому типу.

Кобэ первым нарушил молчание:

— Ну что ж, Кодзиро, как я понял, ты по-прежнему продолжал упрямиться во время вчерашнего допроса.

Арестант не ответил, лишь слегка передернул плечами, по-видимому, отчетливо припомнив то, о чем шла речь. Акитаде доводилось видеть спины таких вот несговорчивых узников, и он понимал, каково сейчас этому человеку.

А Кобэ между тем продолжал:

— Ну и зря. Ты только напрасно тратил время — ведь мы выяснили, кто была та женщина.

Какой-то огонек промелькнул в глазах Кодзиро, но он промолчал. Боится ловушки, подумал Акитада, слегка удивившись тому, что крестьянин готов защищать честь Ёсико, не щадя собственной шкуры.

Арестант наконец разомкнул спекшиеся губы и прохрипел:

— Чего вы хотите, господин начальник? Кобэ усмехнулся:

— Я? Ничего. Я нахожусь здесь только потому, что этот господин имеет к тебе несколько вопросов.

Арестант осторожно посмотрел на Акитаду. Акитада не любил игру в «кошки-мышки», поэтому сразу прояснил положение:

— Мое имя Сугавара. Ёсико рассказала мне, что приходила сюда.

На этот раз заключенный не сумел скрыть эмоций — он вздрогнул всем телом и ошарашенно вытаращил глаза. Шея и лицо его медленно заливались краской. Наконец он хрипло проговорил:

— И что же тут такого? Молодая женщина несколько раз из жалости приносила мне еду. Всего лишь акт милосердия. И если кто-то усмотрел в этом благородном жесте что-то непотребное, так пусть ему и будет стыдно. Стражник может подтвердить, что между нами ничего не было, кроме нескольких рисовых лепешек.

— Я явился сюда не затем, чтобы обсуждать поведение моей сестры, а посмотреть, нельзя ли вам чем-то помочь.

Отчаянная и радостная надежда вдруг промелькнула в глазах узника.

— Так вы хотите нам помочь?

— Ошибаетесь! — отрезал Акитада. — Если у меня найдется что сказать по этому делу, вы никогда больше не увидитесь с моей сестрой. Никакой связи между вашей семьей и моей, как вы сами только что сказали, не существует. — Он видел, как померк свет в глазах Кодзиро, даже не успевшего испытать сожаление. Но он хорошо понимал, что в таких случаях лучше быть жестоко откровенным.

Ровным, безжизненным тоном узник проговорил:

— Понимаю. Вернее, не понимаю. Зачем тогда было приходить?

Акитада прочистил горло и принялся объяснять:

— Интерес к вашему делу возник у меня гораздо раньше, чем я узнал о ваших… отношениях с моей сестрой. И начальник полиции Кобэ может это подтвердить. Мы с вами даже виделись мельком у ворот монастыря. Тогда, если помните, шел дождь, и вы были со своей невесткой.

Кодзиро кивнул:

— Да, теперь припоминаю. И все-таки это пока не объясняет вашего интереса ко мне, господин. Это, конечно, очень мило с вашей стороны, но я должен попросить вас оставить это дело в покое. В сложившихся обстоятельствах вам оно покажется только лишь неприятным, а мне в любом случае нечего терять. — И он демонстративно отвернулся лицом к стенке. Теперь им хорошо были видны огромные кровавые пятна на спине рубашки.

Акитада даже закусил губу. Если бы его сестра не вмешалась, парня, возможно, не подвергли бы таким мучениям.

— Неприятным для себя я считаю только несправедливость, — сказал он, косясь на Кобэ, который, поджав губы и задрав голову, изучал потолок. — Мне сказали, что вы сначала признались в убийстве своей невестки, а потом отказались от признания. Так вы невиновны?

Не поворачиваясь, узник сказал:

— Виновность и невиновность, господин, понятия родственные. Из всех знакомых мне людей по- настоящему невиновным человеком является только ваша сестра. Мы же все наделали достаточно грехов, чтобы повеселить демонов ада.