очевидных вещей.Красота ее глаз все еще пленила его и этот эффект не слабел.

Затем она взяла его голову своими руками, и поцеловала его однажды, формально, в лоб.

Онемев, Эрагон уставился на нее.

– Гюлай вайзе мед оно, Аргетлам, – да прибудет с тобой удача, Серебряная рука.

Когда она отпустила его,он поймал ее руки в свои.

– Ничего плохого с нами не произойдет.Даже если нас ждет Гальбаторикс.Даже если мне придется разрывать горы голыми руками,я обещаю,что мы вернемся.

Прежде чем она успела ответить, он отпустил ее руки и поднялся на спину Сапфиры.Толпа взревела снова,когда увидела как он садится в седло.Он помахал им и они удвоили свои усилия топая ногами и стуча щитами о навершия мечей.

Эрагон увидел Блёдхгарма и группу эльфов они кивнули друг другу.План был прост.Эрагон и Сапфира взлетают выше облаков и патрулируют местность как обычно.Потом Эрагон делает их невидимыми для тех кто находится на земле и эльфы создают их копии,которые спустятся на землю.

С привычной легкостью Эрагон закрепил ремешки вокруг своих ног,проверил что сумки закреплены должным образом.Он с особым уходом уложил сердце сердец Глаэдра и уложил в сумку с одеждой.

'Позволь нам уйти', сказал старый дракон

В Врёнгард!- воскликнула Сапфира, и мир погрузился вокруг Эрагона, когда она прыгнула от земли, и порыв воздуха бил его, когда она махала массивными, подобными крыльями летучей мыши, ведя их выше и выше в небо.

Эрагон схватился за шип на шее, находящийся перед ним, опустил голову против ветра и уставился на гладкую кожу седла. Он глубоко вдохнул и постарался прекратить волноваться о том, что он оставлял позади и что ждало его впереди. В данный момент он мог только ждать, ждать и надеяться, что Сапфира сможет долететь до Врёнгарда и вернуться, прежде чем Империя снова нападет на Варденов; надеяться, что с Рораном и Арьей все будет в порядке; надеяться, что возможно когда-нибудь он сможет освободить Насуаду; и надеяться, что полет на Врёнгард был верным решением, поскольку время, когда он вынужден будет лицом к лицу столкнуться с Гальбаториксом, неумолимо приближалось.

Насуада открыла глаза.

Плиты покрывали темный сводчатый потолок, и на плитах были нарисованы угловатые узоры красного, синего и золотого цвета: сложная сеть линий, поймавшая ее взгляд в ловушку на неопределенное время.

Наконец она нашла в себе силы отвести взгляд.

Устойчивый оранжевый свет исходил откуда-то позади нее. Света было достаточно, чтобы рассмотреть форму восьмиугольной комнаты, но недостаточно, чтобы рассеять тени, которые оставались по углам вверху и внизу.

Её горло пересохло.

Поверхность на которой она лежала была холодной, гладкой и неприятно жесткой; пятками и подушечками пальцев она чувствовала, что это был камень. Холод пробирал до костей, и это наконец заставило ее вспомнить, что она была одета лишь в сорочку, в которой спала.

'Где я?'

Воспоминания нахлынули все разом, без смысла или желания: непрошеная кавалькада, которая гремела в ее мозгу с силой ощущавшейся почти физически.

Она с трудом вдохнула и попыталась сесть вертикально, чтобы убежать, спастись, бороться, если бы понадобилось, но оказалось, что она не может сдвинуться и на долю дюйма в любом направлении. Ее запястья и лодыжки были скованы, а толстый кожаный пояс удерживал ее голову четко напротив плиты, мешая ей сместиться или повернуться.

Она пыталась сломать свои оковы но они были слишком прочны.

Выдохнув, она расслабилась и снова посмотрела на потолок. Пульс стучал в ушах, напоминая раздражающий барабанный бой. Ей было очень жарко, щеки горели, а руки и ноги казалось облили кипящим маслом.

Так вот как я умру.

На короткий миг ее захлестнула волна отчаяния и жалости к себе. Она даже не успела нормально пожить, а уже должна была умереть, причем самым отвратительным способом. Что было еще хуже, она не добилась ничего из того на что надеялась. Ни войны, ни любви, ни рождения, ни жизни. Ее единственными достижениями были битвы, и трупы, и фуражи с припасами; хитрости, слишком многочисленные, чтобы их помнить, клятвы дружбы и верности, теперь значившие не больше обещания лицедея; и вымотанная, капризная армия во главе со Всадником даже моложе ее самой. Не особо много, чтобы оставить о себе память. А память это все, что бы осталось. Она была последней из своего рода. Когда она умрет, не останется никого, кто бы мог его продолжить.

Мысли причиняли боль, и она ругала себя за то, что не родила детей, когда была возможность.

'я сожалею'-прошептала она,увидев лицо отца перед собой.

А затем она взяла себя в руки и прогнала отчаяние. Единственным способом в ее распоряжении для контроля ситуации было самообладание, и она не собиралась оставлять его ради сомнительного удовольствия потакать своим сомнениям, страхам и сожалениям. Пока она сохраняла контроль над своим разумом и чувствами, она не была беспомощна. Это была наименьшая из возможных свобод, свобода разума, но она была благодарна и за это, и понимание того, что ее вскоре могут лишить и этого, придало ей решимости это осуществить.

В любом случае у неё был еще один долг который она должна выполнить,сопротивляться при допросе.Она должна хорошо владеть собой,иначе она быстро сдастся.

Она замедлила свое дыхание и сконцентрировалась на потоке воздуха, ритмично проходящем через ее горло и ноздри, позволяя этому ощущению вытеснить все остальные. Когда она почувствовала относительное спокойствие, то решила сосредоточиться на том, о чем безопасно было думать. Многое было опасно, опасно для нее, опасно для Варденов, опасно для их союзников или опасно для Эрагона и Сапфиры. Она не рассматривала вещи, которых должна была избежать и которые могли бы дать ее тюремщикам необходимую информацию здесь и сейчас. Вместо этого она выбрала горстку мыслей и воспоминаний, казавшихся безопасными и постаралась проигнорировать остальные, постаралась убедить себя, что все, чем она когда-либо была, и все, что у нее было состояло лишь из этих нескольких элементов.

В сущности, она старалась создать себе новую, более простую личность, чтобы когда ей будут задавать вопросы, она абсолютно искренне могла сослаться на незнание. Это было опасно; чтобы это сработало она должна была поверить в свой собственный обман, и если бы она когда-нибудь освободилась, то ей вполне возможно было бы трудно вернуть свою истинную сущность.

но у нее не было надежды на спасение или освобождение. Все,на что она могла надеяться, это сорвать замыслы её похитителей.

Гокукара, дай мне силу вынести предстоящие испытания. Присмотри за своей маленькой совой, и если мне суждено умереть, благополучно унеси меня от этого места…унеси к моему отцу.

Ее взгляд изучал покрытую плиткой комнату более подробно. Она предположила, что находилась в Урубаене. Было бы логично предположить, что Муртаг и Торн привезли ее сюда, к тому же это объясняло эльфийский вид комнаты; эльфы построили большую часть Урубаена, города, который назвали Илирией, еще до войны с драконами, очень, очень давно, или после того как город стал столицей Королевства Броддринг и Всадники официально обосновались там.

Или об этом говорил ей отец. Она не помнила точно.

Однако, оставалась вероятность, что она была где-то в другом месте: к примеру в одном из личных владений Гальбаторикса. А комната могла бы даже и не существовать в том виде, в котором представлялась ей. Достаточно сильный маг был вполне способен управлять всем, что она видит, чувствует и слышит, мог исказить окружающий мир так, что она бы и не заметила.