Сапфира наблюдала со стороны поля, где она лежала, развалившись на мягкой траве. В основном она держала свои мысли при себе, чтобы не отвлекать Эрагона, но время от времени делала замечания по поводу техники Арьи или его, эти наблюдения были весьма полезны для Эрагона. Так же, он подозревал, что она не раз вмешивалась, чтобы спасти его от опасных ударов, несколько раз ему показалось, что его руки и ноги передвигались быстрее, чем должны были, или даже немного раньше, чем он намеревался перенести их сам. Когда это случилось, он почувствовал легкое щекотание в своей душе, что означало, что это Сапфира вмешалась в часть его сознания.

Наконец он попросил ее остановиться. – 'Я должен быть способен сделать это сам, Сапфира', – сказал он. 'Ты не можешь помогать мне каждый раз, когда я в этом нуждаюсь'.

'Я могу постараться'.

'Я знаю. Я тоже чувствую это в тебе. Но это мне нужно взобраться на эту гору, не тебе.'

Краешек ее губ вздернулся. 'Зачем карабкаться, когда ты можешь взлететь? Ты ничего не добьешься, будучи на своих коротеньких ножках'

'Это не правда, и ты знаешь это. Кроме того, если бы я просто взлетел, это были бы не мои крылья, и я бы ничего не добился этим, разве что, получил бы мелочные острые ощущения от незаслуженной победы.'

'Победа есть победа, а мертвые это мертвые, не смотря на то, как это вышло.'

'Сапфира…' – сказал он предостерегающе.

'Малыш.'

Все же, к его облегчению, она предоставила Эрагона самому себе, хотя продолжала смотреть на него очень внимательно.

Возле Сапфиры вдоль края поля собрались эльфы, которым было поручено охранять ее и Эрагона. Их присутствие было Эрагону неприятно, он не любил чтобы кто-то кроме Арьи и Сапфиры становились свидетелями его неудач, но он знал, что эльфы не согласятся разойтись по палаткам. В любом случае они служили еще одной полезной цели помимо защиты его и Сапфиры: другие войны не бродили по полю и не глазели на Всадника и эльфа, будто на молот и наковальню. Не то чтобы маги Блёдхгарма делали что-то конкретное чтобы отпугнуть зрителей, но само их присутствие было достаточным, чтобы исключить наличие случайных наблюдателей.

Чем дольше он сражался с Арьей, тем более сломленным казался Эрагон. Из всех поединков он выйграл два – еле-еле, неистово, с отчаянными уловками, которые основывались больше на удаче, чем умении, и которые он которые он никогда не будет использовать в реальном поединке, пока он не позаботится о собственной безопасности – но, за исключением тех безрассудных побед, Арья продолжала побеждать его с удручающей легкостью.

В конце концов чаша гнева и обиды Эрагона переполнилась, и рассудительность покинула его. Вдохновленный методами, которые обеспечили ему его незначительные успехи, Эрагон поднял правую руку и приготовился бросить Брисингр в Арью, словно это был боевой топор.

Но в этот момент чужое сознание коснулось сознания Эрагона, сознание, как сразу понял Эрагон, не принадлежало ни Арье, ни Сапфире, ни любому из остальных эльфов, это был явно мужчина, и это был явно дракон. Эрагон уклонился от контакта, стараясь закрыть свои мысли, опасаясь, что это могла быть атака Торна. Но прежде чем он смог это сделать, необъятный голос отразился эхом по теневым закоулкам его сознания, словно звук горы, сдвигающейся под собственным весом.

'Довольно', – сказал Глаэдр.

Эрагон замер и споткнулся на полушаге вперед, поднялся на носочки, чтобы остановить свой бросок Брисингра. Он видел или чувствовал, что Арья, Сапфира, и маги Блёдхгарма реагируют также, удивленно переглядываясь, и он знал, что все они тоже слышали Глаэдра.

Сознание дракона ощущалось также как прежде – старый, непостижимый и раздираемый горем. Но впервые после смерти Оромиса у Гиллида, Глаэдр, казалось, сильно хотел делать что-нибудь кроме того, чем все сильнее проваливаться во всепоглощающее болото своих собственных мук.

'Глаедр-элда!' – Одновременно воскликнули Сапфира и Эрагон.

'Как ты…'

'Ты в порядке…'

'Ты…'

Остальные тоже говорили, а именно: Арья, Бледхарм, еще два эльфа, которых Эрагон не смог узнать – и их масса противоречивых слов гремели вместе в непостижимом разногласии.

'Довольно, – повторил Глаэдр, устало и раздраженно. – Вы хотите привлечь нежелательное внимание?'

Все сразу замолчали, ожидая услышать, что еще скажет золотой дракон. Взволнованные, Эрагон с Арьей переглянулись.

Глаэдр продолжил не сразу, наблюдая за ними в течение нескольких минут, его присутствие ощутимо давило на сознание Эрагона, и Эрагон также был уверен, что тоже самое было и с остальными.

Тогда, своим звучным, властным голосом, Глаэдр сказал: – 'Это продолжалось достаточно долго… Эрагон, ты не должен уделять так много времени поединку. Это отвлекает тебя от более важных вещей. Меч в руке Гальбаторикса – это не то, что должно пугать тебя больше всего, и не оружие в его устах, а прежде всего его ума. Его самый большой талант заключается в его способности проникать, словно червь, в самые малые уголки твоего существа, и вынуждать тебя повиноваться его желанию. Вместо этих тренировок с Арьей, ты должен сконцентрироваться на повышении своего мастерства в контроле своих мыслей; они все еще, очень удручающе недисциплинированны… Почему тогда вы все еще продолжаете это бесполезное занятие?'

Множество ответов крутилось в сознание Эрагона: и что ему нравится скрещивать клинки с Арьей, несмотря на досаду, что сулить ему это; что ему хочется стать лучшим фехтовальщиком, каким только может стать – лучшим фехтовальщиком мира, если это возможно; что упражнения помогают успокоить нервы и улучшить тело, а кроме этого ещё множество других вещей. Он попытался избавиться от сумбура, царившего в его мыслях, а также хоть в какой-то мере сохранить свою частную жизнь и избежать затопления мощным сознанием Глаэдра, чтобы показать, что мнение дракона о его недисциплинированности неверно. Он не достиг в этом большого успеха и почувствовал слабый поток разочарования, исходящий от Глаэдра.

Эрагон привёл сильнейшие свои аргументы:

'Если я смогу удержать разум Гальбаторикса – даже не победить, а всего лишь удержать – всё можно будет решить мечом. В любом случае, король – не единственный наш враг. Мы также должны опасаться Муртага, да и кто знает, какие ещё люди и существа находятся на службе у Гальбаторикса? Я не был способен победить в одиночку ни Дурзу, ни Ворога, ни даже Муртага. Всегда мне помогали. Но я не могу рассчитывать на помощь Арьи, Блёдхгарма или Сапфиры каждый раз, когда у меня возникают проблемы. Я должен научиться лучше обращаться с клинком, но всё же я не делаю успехи, как ни стараюсь.'

'Варог? – Спросил Глаэдр. – Я не слышал это имя раньше.'

Это удивило Эрагона, тогда, он рассказал Глаэдру о захвате Фейнстера, и как он и Арья убили новоиспеченного Шейда, как раз когда Оромис и Глаедр встретили свои смерти – различные смерти, но обе со смертельным исходом – борясь в небесах над Гиллидом. Эрагон также рассказал о действиях варденов после этого, поскольку он понял, что Глаэдр держал себя настолько изолированным, что немногое знал о том, что происходило вокруг. У Эрагона заняло несколько минут, чтобы представить, в течение какого времени он и эльфы стояли замороженные на поле, смотря мимо друг друга невидящими глазами, их внимание стало внутренним, поскольку они сконцентрировались на быстром обмене мыслями, изображениями, и чувствами.

Последовала ещё одна пауза, во время которой Глаэдр переваривал полученную информацию. Когда он продолжил говорить, в его голосе можно было уловить веселье:

'Ты слишком амбициозен, если твоей целью является возможность убивать Шейдов безнаказанно. Даже старейшие и мудрейшие из Всадников не решались атаковать Шейдов в одиночку. Ты уже пережил бои с двумя из них, что на два больше, чем большинство других. Радуйся своей удаче и оставь всё как есть. Пытаться превзойти Шейда – всё равно, что пытаться летать выше солнца.'

'Да, – ответил Эрагон, – но наши враги так же сильны как тени, или даже сильнее, и Гальботорикс