Все заклинаний должны подчинится мне, но я не подчинюсь ни одному, за исключением некоторых на свой выбор.

Возможно он не знает, – подумал Эрагон, и огонек решимости зажегся в его сердце.

– Я буду использовать имя имен, чтобы подчинить каждого волшебника в Алагейзии, и никто не сможет творить заклинания без моего благословения, даже эльфы. В этот самый момент маги вашей армии на себе испытывают правоту моих слов. Когда они прошли в Урубаен на определенное расстояние через главные ворота, их заклинания прекратили работать так как были должны. Некоторые просто исчезли, а некоторые обратились против ваших же войск вместо моих. – Гальбаторикс наклонил голову и устремил взгляд вдаль, словно прислушивался к чему то. – Это вызвало довольно большую дезориентацию в ваших рядах.

Эрагон боролся с желанием плюнуть в короля.

– Это не имеет значения, проворчал он. Мы найдем способ остановить тебя.

Гальбаторикс, казалось, испытывал чувство мрачного веселья.

– Неужели? Но как? И зачем? Подумай о том, о чём ты говоришь. Ты хочешь помешать возможности установления мира во всей Алагейзии только, чтобы насытить своё чрезмерно развитое чувство мести? Ты хочешь позволить волшебникам повсеместно использовать своё преимущество, не взирая на все несчастья, причиняемые их магией? Но это звучит намного хуже чем то, что сделал я. Впрочем, это всё лишь досужие размышления. Даже лучшие воины среди Всадников не смогли остановить меня, а ты далеко не ровня им. У тебя никогда не было ни единого шанса взять надо мной вверх. Ни одного.

– Я убил Дурзу и Разаков, – возразил Эрагон. – Почему бы мне не убить тебя?

– Но я не так слаб, как те, которые мне служат. Ты даже не смог разделаться с Муртагом, а он – всего лишь тень от тени. Ваш отец, Морзан, был значительно сильнее любого из вас, но и он не смел противостоять моему могуществу. Кроме того, – лицо Гальбаторикса принял грубое выражение, – ты ошибаешься, когда думаешь, что уничтожил Разаков. Яйца в Драс-Леоне не были единственными, которые я забрал у Летбраки. У меня есть и другие, надёжно спрятанные. Скоро из них вылупятся Разаки, и они снова начнут рыскать по земле, с моего, разумеется, разрешения и по моему соизволению. Что касается Дурзы, то Шейдов (Тени) так легко делать, что они чаще оказываются проблемными, нежели полезными. Теперь ты видишь, мой мальчик, что ты ещё ни в чём не познал вкуса настоящей победы?

Больше всего Эрагон ненавидел самоуверенность Гальбаторикса и его вид подавляющего превосходства. Он хотел рвать и метать, проклинать его каждым проклятием, которое он знал, но ради безопасности детей он молчал.

'Вы что-нибудь придумали?' – спросил он у Сапфиры, Арии и Глаэдра.

Нет – сказала Сапфира. Остальные молчали.

Умарот?

Только то, что мы должны атаковать, пока ещё можем

Во всеобщем молчании пролетела минута. Гальбаторикс облокотился на ручку трона, положил свой подбородок на кулак и продолжил созерцать их всех. У его ног тихо плакали дети. Над ним око Шрюкна неотрывно следило за Эрагоном и его товарищами, словно большой ледово-синий фонарь.

Потом они услышали, как отворилась и закрылась дверь; потом послышались приближающиеся шаги – шаги человека и дракона.

Скоро они увидели Муртага и Торна. Они остановились рядом с Сапфирой и Муртаг поклонился;

– Сир.

Король поманил их рукой, и Муртаг с Торном поднялись на помост и стали по правую от него руку.

Занимая свою позицию, Муртаг бросил на Эрагона взгляд глубочайшего презрения. Потом он сложил руки за спиной и уставился на что-то в дальней части комнаты, игнорируя всех и вся.

– Вы задержались на большее время, чем я ожидал, – промолвил Гальбаторикс своим обманчивым мягким тоном.

Не оборачиваясь на него, Муртаг пояснил:

– Ворота были сильнее повреждены, чем мне это показалось вначале, сир. А чары, которые вы наложили на них, препятствовали их починке.

– Хочешь ли ты сказать, что я – причина вашего опоздания?

Челюсти Муртага сжались.

– Нет, сир. Я просто попытался объяснить. Кроме этого, часть корридора была довольно… неопрятна, это тоже задержало нас.

– Понятно. Поговорим об этом позднее, ибо сейчас у нас есть дела поважнее, мы должны уделить внимание им в первую очередь. Среди первых, настало время нашим гостям поприветствовать последнего участника нашей вечеринки. Более того, нам не помешает настоящий свет в зале.

Гальбаторикс ударил широкой стороной клинка о ручку своего трона и глубоким голосом прокричал:

– Найна!

По его команде по всему периметру комнаты вспыхнули сотни фонарей, окунув её в тёплый свечеподобный свет. Углы комнаты по-прежнему были тёмными, но в первый раз с момента появления здесь Эрагон смог рассмотреть окружающие его детали. Стены комнаты были разлинованы многочисленными колоннами и дверными проёмами. Повсюду были скульптуры, картины, золочёные архитектурные украшения. В изобилии в украшении залы использовались золото и серебро. Блестели бриллианты. Богатство комнаты было поистине ошеломляющим, даже при сравнении с богатствами Тронжхайма и Эллесмеры.

Мгновением спустя Эрагон разглядел кое-что ещё: серый каменный блок, возможно гранитный, восемь футов высотой, стоявший справа от них там, куда прежде свет не проникал. Прикованная к камню цепями стояла Насуада в простой белой блузке. Она смотрела на них сквозь широко раскрытые глаза. Говорить она не могла, потому что из её рта торчала завязанная на узелок тряпка. Выглядела она измождённой и уставшей, но в общем здоровой.

Эрагон испытал чувство огромного облегчения. Он даже и не смеял надеяться найти её здесь живой.

– Насуада! – крикнул он. – Как ты? В порядке?

Она кивнула.

– Он вынудил тебя дать ему клятву верности?

Она покачала головой.

– Думаешь, я позволил бы ей дать тебе знать, если бы сделал это? – поинтересовался Гальбаторикс. Переводя взгляд с Насуады на короля, Эрагон заметил быстрый встревоженный взор, брошенный Муртагом на пленницу. Что бы это значило, подумалось ему.

– Так ты вынудил её? – спросил с некоторым вызовом Эрагон.

– По правде говоря, нет. Я решил дождаться и собрать всех вас вместе. Ну а теперь, никто не выйдет отсюда, не присягнув мне наверность, а также пока я не узнаю истинных имён всех и каждого из вас. Вот для чего вы все здесь. Не чтобы убить меня, а чтобы прелониться предо мной, положив тем самым конец этому отвратительному восстанию.

Сапфира снова начала рычать, а Эрагон сказал:

– Мы не сдадимся.

Даже для его собственных ушей слова вышли какими-то вялыми, беззубыми.

– Ну тогда они умрут, – отвитил Гальбаторикс, указав на детей. – И, в конце концов, ваше сопротивление ни к чему не приведёт. Ты кажется не понимаешь: вы уже проиграли. Там снаружи вашим друзьям приходится очень плохо. Уже скоро мои люди вынудят их сдаться, и эта война подойдёт к своему логическому концу. Борись, если хочешь. Отрицай очевидное, если это успокаивает тебя. Но уже ничего не сможет изменить твою судьбу, и судьбу всей Алагейзии.

Эрагон не хотел верить тому, что он и Сапфира проведут остаток своих жизней подчиняясь Гальбаториксу. Сапфира испытывала те же самые чувства. Их ненависть соединилась, выжигая из душ каждую каплю страха и осторожности, и Эрагон выкрикнул:

– Вае веохната оно вергари, эка тхаёт отерум.

Что значило: Мы всё равно убьём тебя, я клянусь в этом.

На мгновение Гальбаторикс показался разозлённым; потом он снова промолвил Слово, и вместе с ним остальные фразы на древнейшем языке, и клятва, брошенная в его лицо Эрагоном, казалась, потеряла свой смысл: слова пронеслись в уме, словно ворох увядших листьев, лишённые всякой силы.