Гальбаторикс помолчал, водя пальцем по узорам на рукояти своего меча и обозревая всех перед собой туманным взглядом. Потом взор его скользнул глубже, туда, где в воздухе, сокрытые от взгляда, парили Эльдунари. Он на глазах помрачнел.

– Передай мои слова Умароту так, как я их формулирую, – велел он Эрагону. – Умарот! Вот мы снова встретились в неудачном месте в неудачное время. Я полагал, что я убил тебя на острове Вроенгард.

Умарот ответил, и Эрагон начал передавать его слова королю:

– Он говорит…

– что ты убил только его тело, – закончила Арья.

– Ну, это же очевидно, – сказал Гальбаторикс. – Где Всадники спрятали тебя и остальных с тобой? На острове Вроенгард? Или где-нибудь ещё? Я сам и мои слуги прошерстили каждый клочок земли на рукинах Дору Араеба.

Эрагон не сразу передал королю ответ Дракона, потому что знал, что этот ответ вовсе не будет ему приятен. Но не придумав ничего лучше, он передал:

– Умарот говорит, что он никогда по собственной воле не поделится с тобой этой информацией.

Брови Гальбаторикса сошлись на переносице.

– Правда? Что ж, он мне всё довольно скоро расскажет, по собственной ли воле или нет, – король постучал по рукоятке ослепительно бледного меча. – Этот клинок я забрал у его Всадника после того, как я убил его, как я убил Враиля, на сторожевой башне над Паланкарской Долиной.У Враиля было своё имя для этого меча. Он называл его Ислингр – Приносящим Свет. Я думаю, Врангр было бы более… удачным.

Эрагон вспомнил значение этого слова, которое значит 'исккажённый', 'неправильный', и согласился с тем, что это имя более подходило мечу.

За дверьми послышался глухой гул, и Гальбаторикс снова улыбнулся.

– Ах, это хорошо. Вскоре к нам присоединятся Муртаг и Торн. Тогда-то мы и сможем поговорить как следует. – Потом ещё какой-то звук наполнил комнату. Это был какой-то порывистый шум, который шёл, казалось, сразу из разных сторон. Гальбаторикс оглянулся и промолвил, – Это было неблагоразумно с вашей стороны напасть на нас в такой ранний час. Я-то сам уже давно бодрствую, я встаю задолго до рассвета, но вы разбудили Шрюкна. Когда он чувствует себя уставшим, он становится раздражённым, а когда он раздражён, он начинает есть людей. Моя стража уже давно усвоила эту его черту характера, поэтому они остерегаются тревожить его, пока он отдыхает. Вам бы следовало взять с них пример.

Ещё во время этой тирады Гальбаторикса занавесь позади его трона шевельнулась и поднялась вверх к потолку.

Эрагон почувствовал шок, сообразив, что это вовсе не была занавесь, это были крылья Шрюкна.

Черный дракон лежал, свернувшись на полу, его голова находилась близко к трону, а большая часть его огромного тела была словно стена, слишком крутая и высокая, чтобы забраться на нее без помощи магии. Его чешуйки не были такими же блестящими как у Сапфиры или Торна, но они сияли темным, жидким блеском. Чернильный цвет делал их практически непрозрачными, что придавало им вид силы и твердости, которую Эрагон не видел раньше в драконьей чешуе; это выглядело так, словно Шкрюкн был весь покрыт камнем или металлом, но никак не драгоценными камнями.

Дракон был просто огромен. Сначала Эрагон с трудом мог осознать, что вся эта масса перед ним была единым живым существом. Он увидел часть шеи Шрюкна и подумал, что это большая часть тела дракона; увидел часть задней лапы и принял это за голень. Сгиб крыла в его представлении был всем крылом. И только когда он поднял взгляд и обнаружил шипы на спине дракона, Эрагон осознал насколько огромным тот был на самом деле. Каждый шип был толщиной со ствол дуба, а чешуйки, окружавшие их были по меньшей мере в фут толщиной.

Шрюкн открыл один глаз и поглядел на них сверху вниз. Радужная оболочка глаза была бледного бело- голубого цвета, цвета горных ледников, и казалась пугающе яркой на фоне черноты чешуи.

Огромный, прищуренный глаз метался вверх-вниз, пока дракон изучал их лица. В его взгляде было столько ярости и безумия, что Эрагон почувствовал, что Шрюкн не задумываясь убил бы их, позволь ему это Гальбаторикс.

Под пристальным взглядом огромного глаза, особенно когда он сверкал такой неприкрытой злобой, Эрагону захотелось убежать, зарыться глубоко в землю. Ему казалось, что это было похоже на то, как чувствует себя кролик, противостоящий огромному зубастому созданию.

Позади него Сапфира зарычала, а чешуйки на ее спине встали дыбом, словно шерсть.

В ответ на это ворчание из раздувающихся ноздрей Шрюкна вырвались струи пламени, потом он зарычал, и в его рыке потонуло ворчание Сапфиры, а комната загрохотала, как будто бы под воздействием камнепада.

Двое детей, сидевших на возвышении запищали и съежились, зажав головы между колен.

– Тих, тихо, Шрюкн, – успокаивающе промолвил Гальбаторикс, и и чёрный дракон снова стих. Его веко снова опустилось, но на этот раз не до конца; он продолжил наблюдать за ними через прикрытое веко, словно бы выжидая момент, чтобы наброситься на них.

– Вы ему не нравитесь, – сказал Гальбаторикс. – Да собственно ему никто не нравится…не так ли, Шрюкн? – дракон фыркнул и воздух наполнился запахом дыма.

Безнадежность снова охватила Эрагона. Шрюкн мог прихлопнуть Сапфиру одной лапой, словно летучую мышь. И какой бы большой не была комната, она все же была слишком мала, чтобы Сапфира могла долго уклоняться от огромного черного дракона.

Его безнадежность переросла в неконтролируемую ярость, и он дернулся в своих невидимых оковах. – Каким образом ты делаешь это? – прокричал он, напрягая каждый мускул в своем теле.

– Я бы тоже не отказалась это узнать, – промолвила Арья.

Казалось глаза Гальбаторикса мерцали под навесами его бровей. – Разве ты не можешь предположить, эльф?

– Я бы предпочла прямой ответ предположению, – возразила Арья.

– Очень хорошо. Но сначала вы должны кое-что сделать, чтобы убедиться, что я говорю правду. Вы должны сотворить заклинание, вы оба, а затем я скажу вам. – когда ни Эрагон, ни Арья не сделали попытки заговорить, король взмахнул рукой. – Ну давайте же; Я обещаю, что не накажу вас за это. А теперь попытайтесь…я настаиваю.

Арья попыталась первой. – Траута, – произнесла она твердым и низким голосом. Эрагон предположил, что она намеревалась швырнуть Даутдаэрт прямо в Гальбаторикса. Однако оружие осталось в ее руке.

Затем Эрагон произнес: – Брисингр! – он подумал, что возможно связь с его мечом позволит ему использовать магию там, где не удалось Арье, но, к его разочарованию, клинок остался там же, где и был, тускло сверкая в свете фонарей.

Взгляд Гальбаторикса стал более пристальным. – Теперь ответ должен быть для тебя очевиден, эльф. У меня это заняло большую часть прошлого столетия, но в конце концов я нашел то, что искал: средство управления всеми магами Алагейзии. Поиски не были простыми; большинство бы уже сдалось в разочаровании или, если бы у них было необходимое терпение, в страхе. Но не я. Я упорствовал. И в следствие моего исследования, я обнаружил то, чего страстно желал так долго: табличку, написанную в других землях и в другую эпоху, ни рукой эльфа, ни человека, ни гнома, ни ургала. И на этой табличке была начертано Слово – имя, за которым маги охотились в течение веков, но безуспешно. – Гальбаторикс поднял вверх палец. – Имя имен. Название древнего языка.

Эрагон сдержал готовое сорваться с губ проклятье. Он был прав. Так вот что Раззак пытался сказать мне, – подумал он, припоминая, что один из насекомоподобных монстров сказал ему в Хелгринде: – Он почти нашел имя…Истинное имя!

Открытие Гальбаторикса приводило в уныние, но Эрагон продолжал держаться за знание того, что имя не сможет помешать ему, Арье или Сапфире использовать магию без древнего языка. Не то чтобы это имело особый смысл. Чары короля наверняка защитили бы его и Шрюкна от любых заклинаний. Однако, если король не знал, что можно творить заклинания без использования древнего языка, а если бы знал, то не верил, что им это известно, тогда у них был призрачный шанс удивить и отвлечь его на секунду, хотя Эрагон не знал как это могло помочь.

Гальбаторикс продолжал:

– С этим словом я могу изменять заклинания так легко, как другой маг мог бы командовать элементами.