– Mais votre prononciation est excellente[12], – обратилась к старпому Ла-Жон.

– Это один из моих подчиненных, – объяснил ей Лютке по-немецки.

– Ma bouche sait encore autre chose que de parier francais[13], – сказал старпом.

– Je veux bien le croire[14], – улыбнулась Ла-Жон с видом львицы, которая еще не решила, какой кусок мяса сожрать первым.

– Что он сказал?

– Старпом сказал, что тоже умеет свистеть, господин капитан-лейтенант, – пояснил Тайхман.

– Что это означает? Чем он собирается свистеть?

– Ртом, конечно. А вы подумали – чем, господин капитан-лейтенант? – спросил Витгенберг.

Так продолжалось в течение часа. Лютке говорил по-немецки, старпом – по-французски, Тайхман переводил, а поскольку суахили никто не знал, Рамер только слушал. Лa-Жон наслаждалась беседой.

Они выпили немного вязкого мятного ликера, который заказала Ла-Жон, – он оживил беседу, и не только ее. Время от времени подходил тот самый майор ВВС и пил за их здоровье. Он был рад завести друзей в этом опасном месте и неоднократно провозглашал тост за военных моряков. Затем он возвращался к своему столику, за которым сидела дама приблизительно одного с ним возраста. Старпом заказал бутылку содовой.

– Le capitaine adhere a l'abstinence, madame[15], – пояснил он.

– Qu'est-ce que cela veut dire?[16] – спросила Ла-Жон.

– Cela veut dire qu'il s'abstient.

– Что он сказал?

– Он сказал, что вы – сторонник воздержания, – пояснил Тайхман.

– От вас, Витгенберг, – произнес Лютке, – я этого не ожидал.

– De quoi s'abstient-il?[17] – спросила Ла-Жон.

– Что она спросила?

– Она хочет знать, от чего вы воздерживаетесь, – пояснил Тайхман.

– Мадам, я не…

– De tout mal, madame[18], – сказал старпом.

– Alors qu'est-ce qu'il fait ici?[19]

– Мадам, я пью с вами исключительно из вежливости.

– Youlez-vous que je lui demande, madame?[20] – спросил старпом.

– S'il Yous plait[21].

– Господин капитан-лейтенант, – сказал старпом, – мадам хочет знать, что вы здесь делаете.

Во второй раз командир растерялся. Затем он заорал на старпома:

– А что вы здесь делаете?

– Я намерен бросить свои усталые кости рядом с этой дамой.

– Бросить кости – ха!

– Qu'est-ce qu'il dit, votre capitaine?[22] – спросила Лa-Жон.

– Il ne comprend pas que nous voulons nous reposer, madame.

– Что он сказал?

– Он сказал, что вы, господин капитан-лейтенант, не можете понять, почему мадам и старпом хотят отдохнуть.

– Отдохнуть – ха!

– Qu'est-ce qu'il dit, votre capitaine? – повторила вопрос Ла-Жон.

– Il est tres ardent, brullant, chaud…[23]

– Je le vois[24], – произнесла Ла-Жон.

– Мадам, да он просто пьян.

– О, мне так не кажется, mon capitaine, – ответила Ла-Жон.

– Capitaine означает «капитан», – сказал Тайхман.

– Подумать только! – сказал Лютке, громко фыркнув.

– Я предлагаю бросить жребий, – сказал Тайхман.

– Пришло время тебе убраться отсюда, – огрызнулся Лютке.

– О нет. Я собираюсь провести здесь ночь.

– Я тоже.

– Qu'est-ce qu'il dit, votre capitaine? – спросила Ла-Жон.

– Il dit qu'il veut dormir, etant fatique, madame[25], – сказал старпом.

– Что он сказал?

– Старпом сказал, что вы устали и хотите спать, – перевел Тайхман.

– Bon soir, mon capitaine[26], – улыбнулась Ла-Жон.

– Что…

– Мадам желает вам приятного вечера и спокойной ночи, – перевел старпом.

Лютке пробормотал что-то вроде «гнусная компашка», взял свою фуражку и ушел. Он слегка покачивался; похоже, спиртное, которое он выпил, чтобы угодить Ла-Жон, не пошло ему впрок.

Такое решение, по-видимому, не очень понравилось Ла-Жон; она рассчитывала, что он займется одной из ее подруг.

– Господа, – произнес Витгенберг, – мы присутствуем при знаменательном моменте. Это, вероятно, единственный раз, когда нашему командиру пришлось отступить. Поднимем бокалы за его здоровье и честь.

К их столику снова подошел майор и попросил разрешения выпить за здоровье своего хорошего старого товарища из ВМС. Ему разрешили. Майор был на седьмом небе от счастья и так много пил за здоровье ВМС, что его пришлось увести от их стола.

– Пора бросать жребий, – предложил Тайхман.

– Не думаю, что такое важное дело можно доверить воле случая, – возразил Рамер. – В конце концов, идея прийти сюда принадлежит мне.

Однако его довод не показался убедительным.

– Мне кажется, – сказал старпом, – что жребий уже брошен.

Про себя Тайхман подумал, что он, по-видимому, прав, и мысль эта огорчила его, поскольку Ла-Жон выглядела весьма соблазнительно.

– Вы думаете, что все решилось, потому что нам удалось избавиться от командира, – сказал Рамер Витгенбергу. – Но я хочу повторить, что это предложение принадлежит мне, и никто, кроме…

– Верно, друг мой, и я буду вечно признателен вам за это чудесное предложение. Но что поделаешь, если дама предпочла меня?

И вдруг Ла-Жон, которая сидела молча и явно скучала, слушая этот диалог, открыла рот и сказала по- немецки:

– Господа, вы слышать, что я говорить немецкий совсем хорошо. Я выучить этот язык по моей профессии, n'est-ce pas, и я…

– И вы поняли, о чем мы только что говорили? – спросил старпом слегка встревоженным тоном.

– О, ето было ошшень приятно. Но сейщас выбирать я, или нет?

– Ну конечно, мадам, – согласился старпом уже более оживленно.

– Bien, я бы хотел этот мужчина.

Загорелая шея Витгенберга покраснела, лицо тоже налилось краской, а пальцы стали выбивать дробь по колену.

– О, не будьте offense[27], мой cheri, вы выглядеть очень привлекательно и очень charmant, и вы иметь много преимущества, вы говорить оччень хорошо французски и много-много другого – но он сильньее, compris?

– Force majeure, mon prince[28], – сказал Тайхман.