Тайхман вытащил из кармана зажигалку и протянул ее капитану.
– Нет, зажгите ее сами. Вот так.
Паули зажег жгут и поднес его к трубке.
– Видите ли, я всегда прикуриваю от бумаги – терпеть не могу запаха газа.
«Как гладко он это все разыграл, – подумал Тайхман. – Интересно, сколько ему пришлось репетировать, чтобы добиться такой гладкости».
– Для того чтобы твердо выучить, что нужно вносить в судовой журнал, а что – нет, вы будете стоять на часах семь дней подряд. И запомните на будущее – в журнал записывают важные события. Только самые важ-ны-е. Можете идти.
Тайхман пошел в рубку и попросил главного старшину показать ему судовой журнал. Тот протянул ему новенькую, только начатую книжку.
– А где старый?
– Его нет.
– Я вижу, он ничего не делает наполовину.
– Да, Паули такой.
Тайхман снял форму и сел в кубрике играть в дурака со Штолленбергом и Бюловом.
– Похоже, ты у нас теперь будешь вечным часовым, – заметил Бюлов.
– Да, буду. Мне просто не нравится, когда на меня писают собаки, как на эсэсовцев, охраняющих штаб- квартиру партии. Я не могу стоять так же неподвижно, как они.
– Зато научишься играть в карты. Ты уже второй раз продуваешь.
Тайхман взял бутылочку пива.
– Смотри, чтобы тебя не поймали. Когда стоишь на часах, пить запрещается.
Пиво ему мало помогло. Он знал, что Паули – свинья, но никак не предполагал, что это очень хитрая свинья, и потому расстроился.
Вошел Паули с новым старпомом. Никто не встал по стойке «смирно» – в свободное время от матросов этого не требовалось. Командир велел открыть рундуки. В них все было точно так же, как и раньше. Они были чистые, форма и белье – тоже. Но не у всех белье лежало ровной стопочкой на верхней полке. Хуже того, один матрос хранил его на второй полке, а другой – на третьей. Паули взмок от усердия, выбрасывая вещи матросов на пол.
Пока Паули проверял рундуки по правому борту, старпом подошел к Тайхману и сделал знак, чтобы тот поскорее убрал с глаз долой бутылку. Тайхман сунул ее под лавку.
Паули подошел к рундуку Тайхмана и переворошил там все, включая зубную щетку.
– Почему вы не надели форму, которая полагается для ночного караула?
– Меня не отправляли в ночной караул, господин младший лейтенант.
– Черт побери, разве я не сообщил вам, что вы будете нести караул в течение семи дней?
– Это запрещено, – вмешался старпом. – Нельзя в течение двух дней подряд назначать человека в ночной караул. Это разрешается только в боевых условиях.
– Здесь у нас не санаторий.
– Вы правы, – сказал старпом, – но мы служим на флоте и должны подчиняться существующим правилам.
Паули ничего не сказал и покинул кубрик белый от ярости. Старпом поставил ногу на первую ступеньку трапа, и тут Остербур рявкнул: «Смирно!» Слово это прозвучало как-то странно – у него снова были проблемы с зубами. Старпом обернулся и отдал честь в направлении Остербура, и тот вспыхнул, словно юная девушка на первом свидании со взрослым мужчиной.
– Чего разорался? – спросил Питт. – Забыл, кто здесь главный? Это я должен командовать «Смирно!», а вовсе не ты со своей кашей во рту.
– На самом деле это ты должен был скомандовать «Смирно!» – сказал Тайхману Штолленберг.
Тайхман в конце концов попал на берег. Паули ушел в увольнение, а поскольку моряка, назначенного в караул, отпускать в увольнение не разрешалось, старпом послал его на берег по делу – отвезти фотопленку для проявки, разрешив не возвращаться до полуночи.
Отдав пленку, Тайхман пошел к Доре, испытывая смешанные чувства.
Доры дома не оказалось. Крашеная блондинка сообщила ему, что она уехала закупать продукты. У Фёгеле с блондинкой был роман; он утверждал, что это его первая и единственная любовь. Ему пришлось терпеть насмешки Бюлова, с которым он поначалу делил свою единственную любовь, но который потом великодушно отказался от своей доли. Он и вправду был влюблен и без слов сносил все подначки. Когда же Бюлов спрашивал его, на каком языке он общается со своей возлюбленной, которая вряд ли понимает бушменский диалект, он делал вид, что не слышит. В другой раз Бюлов заявил:
– Фёгеле, я уверен, что в постели ты полный профан. Она спит с тобой исключительно из жалости. Ты для нее – все равно что ребенок, а поскольку своих детей у нее, бедняжки, нет, она нянчится с тобой. И ты останешься для нее ребенком до тех пор, пока она тебе не изменит.
Фёгеле всегда отвечал на это одинаково:
– Она любит меня. Иначе брала бы деньги.
Тайхман уселся за угловой столик у самой стойки и принялся пить пиво.
Когда вошла Дора, он встал. Он долго раздумывал, надо ли ему вставать при ее появлении. Но, увидев ее модный, как с картинки, наряд, автоматически поднялся с места. Она приехала в грузовике, который доставлял продукты, привозимые торговыми судами.
– Наконец-то! – воскликнула она и протянула ему руку. – Я сейчас приду – надо проследить, чтобы все разгрузили.
Грузовик привез множество всяких вкусных вещей – ящики со шнапсом, ликерами, винами, шампанским и самыми разными деликатесами в консервных банках.
– Ты всегда закупаешь продукты оптом?
– Конечно. Это дешевле. К тому же так я получаю все без талонов.
– Как тебе это удается?
– Секрет фирмы. А теперь продумай меню. Что бы ты хотел съесть и выпить. Ты получишь все, что твоя душенька пожелает.
– Я полагаюсь на твой вкус.
– Тогда подсчитай сумму по этим счетам – у тебя это наверняка получится быстрее, чем у меня. Ты ведь ходил в хорошую школу.
Дора дала ему кучу счетов, и Тайхман подсчитал их. Сумма составила четырехзначное число.
– О боже, как тебе это удалось?
– Что?
– Так быстро все сложить. У меня бы на это ушло минут пятнадцать.
Она выписала чек и дала шоферу и его помощнику приличные чаевые.
– Спасибо, госпожа, – подняли они свои фуражки.
В эту минуту в кафе вошли Штолленберг, Хейне, Бюлов, Фёгеле и сигнальщик Майзель. Фёгеле тут же удалился со своей единственной любовью.
– Мальчики, вам сегодня придется обойтись без меня, – заявила Дора, – у меня куча дел.
– Так я и знал, – усмехнулся Хейне. – Думаю, наш малыш намерен наверстать упущенное.
– Какой ты умный! – парировала Дора. – Только это не твоего ума дело!
И в первый раз в жизни Тайхман увидел, как Хейне краснеет. Дора в сопровождении Тайхмана удалилась в свои апартаменты.
– Понимаешь, малыш, я и вправду должна заняться делами. Это займет не больше часа.
– Я могу тебе помочь?
– Нет, побудь здесь, пока я не вернусь. Это мой личный бар. Бери все, что захочешь. Только смотри, не напивайся, хорошо? У меня большие планы на эту ночь.
Он пододвинул табурет к бару с намерением попробовать все. Он наливал себе из всех бутылок по очереди – сначала выпил «Штайнегера», потом пропустил по стаканчику «Реми Мартина», «Хеннесси», кальвадоса и арманьяка, «Якоби», «Мартелла», «Дужардена». После этого оставалась еще бутылка шотландского виски, и в довершение ко всему он обнаружил ямайский ром с отличным букетом. Ром был
