— У меня в черепе дырка?!

— Si[1]. Маленькая. Называется «трепанационное отверстие». Она скоро затянется. А ваша опухоль почти прошла. Ко времени снятия бинтов от нее останется лишь дурное воспоминание.

Орвилл заплакал от облегчения, сотрясаясь всем телом.

— Я слышал, у вас все в порядке, — произнес на другой день мягкий голос в телефонной трубке.

— Этим я целиком обязан вам, но даже не знаю вашей фамилии.

— Д.Д. Типпит.

— Большое спасибо вам, мистер Типпит, от всего моего благодарного сердца.

Исцелясь, Орвилл Ролло Флетчер вернулся в Спокан, чувствуя себя обновленным. Волосы его отросли, и он сбавил в весе, несмотря на то, что почти месяц лежал на койке.

Вес он, правда, быстро набрал снова. Непонятно откуда у него появилась неутолимая тяга к арахису.

Однажды ему срочной почтой прислали авиабилет в салон первого класса до Вашингтона, округ Колумбия, и записку, где сообщалось, что для него забронирован номер в отеле.

Это было четыре дня назад. По прибытии Орвилл Флетчер обнаружил под дверью листочек бумаги. Там только и было написано: «Ждите моего звонка. Типпит».

И он ждал. Четыре дня. С каждым днем нервничая все больше и больше. От нечего делать слушал радиопрограмму и смотрел телепередачи Трэша Лимбергера, повторял слова, иногда они срывались у него с уст раньше, чем звучали с экрана. Вычурные жесты его успешно соперничали с жестами самого Лимбергера.

Стоя перед зеркалом, включив за спиной телевизор, он наблюдал за двумя отражениями — своим и Лимбергера, и на его обычно мрачном лице появлялась довольная улыбка.

— Превосходная копия, — бормотал Орвилл. Он надеялся, что его публичный дебют состоится не на каком-нибудь дрянном открытии мачта или, хуже того, на неприглядной холостяцкой вечеринке. Главное — хранить достоинство. Иначе он самое настоящее ничтожество.

В четыре часа дня явился посыльный. Принес большую, перевязанную толстой веревкой коробку.

— Спасибо, дорогой, — встретил его Орвилл и щедро одарил чаевыми.

Когда Флетчер открыл коробку, сердце его упало. Ему прислали красно- белый костюм Санта-Клауса. Там были даже белоснежная борода и ортопедические сапоги.

— Чего ради мне это надевать? Меня же никто не узнает!

Костюм он все же решил примерить. Вдруг повезет, вдруг окажется не впору.

— Если подумать, — произнес Орвилл, разглядывая себя в зеркале, — возможно, это и к лучшему.

Зазвонил телефон, и знакомый мягкий голос произнес:

— Сегодня вечером.

Орвилл проглотил разочарование. В конце концов он обязан агентству «Айксчел тэлент» жизнью.

— Прекрасно. Где и когда мне нужно появиться?

— Ровно в восемь пятнадцать. У Белого дома.

— Прошу прощения?

— Сегодня вечером на лужайке Белого дома состоится ежегодная рождественская церемония зажжения елки. Вы официальный Санта-Клаус.

— Меня пустят в Белый дом?

— Будьте у восточных ворот ровно в восемь пятнадцать. Не раньше и не позже. Там строгая охрана.

— Ничего не понимаю.

— Это шутка Первой леди. Вы совместно с Президентом включите рубильник, елка зажжется. Потом вы сбросите шапку и бороду и выступите в роли Трэша Лимбергера.

— Что нужно говорить?

— Не важно. Что угодно. Главное — рассмешить Президента.

— Не знаю, смогу ли.

— Сможете. Все кончится через пятнадцать минут Идите, пообедайте как следует, пропустите стаканчик-другой, если хотите, и ждите у восточных ворот ровно в восемь пятнадцать.

— Непременно, — торжественно пообещал Орвилл.

— Не забудьте ингалятор.

— Я всегда ношу его при себе на случай приступа.

— Когда войдете в ворота, вдохните как следует. Стероиды поддержат вас до конца церемонии.

— Отличная мысль. Так и сделаю, — согласился Орвилл Ролло Флетчер.

Он зашел в ресторан, довольный уже тем, что наконец-то оставил постылый номер, заказал превосходную грудинку, печеный картофель и хлеб. И две порции орехового пирога.

По пути из ресторана к нему пристал нищий в потрепанном пальто и склеенной липкой лентой темных летних очках.

— Подайте доллар, — попросил нищий негромким голосом.

— Извините, дорогой.

Нищий был явно пьян, поскольку тут же навалился на Орвилла, потом, правда, шатаясь отошел.

Орвилл похлопал себя по карману и с облегчением ощутил, что бумажник на месте. Однако руки его не нащупали ингалятора.

С колотящимся сердцем он осмотрел тротуар у своих ног, прошел обратно к ресторану, но безуспешно.

Слава Богу, ингалятор оказался у него в номере на тумбочке возле кровати. Странно, Орвилл был совершенно уверен, что, уходя, захватил его с собой.

— Нельзя забывать вансерил, — пробормотал он, пряча ингалятор в карман. В вестибюле Флетчер купил большой пакет соленых орешков. В последнее время они стали его любимым лакомством.

Римо Уильямс нашел мастера Синанджу на кухне Белого дома. Тот задирал президентского повара.

— Что за соусы ты навязываешь своему повелителю? — спросил Чиун.

— Французские. Я французский повар.

— Лжешь. Ты не француз.

— Я не назывался французом. Я французский повар. Готовлю блюда на французский манер. Я итальянец.

— Значит, готовишь на итальянский манер! А итальянский манер — это манер Борджиа. Ты Борджиа?

— Меня возмущают намеки, что мои кушанья ядовиты.

Увидя в дверях Римо, кореец сказал:

— Взгляни-ка на эту стряпню. Неудивительно, что Президент так располнел.

— Он сбросил десять фунтов с тех пор, как готовить ему стал я, — возмущенно заявил повар. Его высокий белый колпак негодующе задрожал.