посетительниц.

— Никогда не слышал об этом джентльмене, — ответил Орвилл надменным тоном, позаимствованным у Реймонда Берра. Берр был его любимым актером. Этот человек носил свой громадный вес с величайшим достоинством.

— Он очень знаменит. Люди, позвонив ему во время передачи, на прощание говорят: «Понял, Трэш». Что означает: «Я разделяю вашу политическую точку зрения».

— Терпеть не могу политики.

— Ты выглядишь — точь-в-точь его брат.

— У меня нет ни братьев, ни сестер. Я был единственным ребенком.

У сорокачетырехлетнего владельца скобяной лавки подобное обстоятельство тоже было больным местом.

Подшучивания, поддразнивания, насмешки и сравнения скоро стали совершенно невыносимыми. Орвилл даже всерьез стал задумываться, а не закрыть ли унаследованную лавку.

Потом в Спокане открылся большой хозяйственный магазин, и меньше чем через полгода Орвилл Ролло Флетчер уже сидел без дела в скромном деревянном, тоже унаследованном доме, размышляя о том, какое будущее ждет страдающего астмой бывшего владельца скобяной лавки, не имеющего другой профессии.

Все изменил один-единственный звонок его домашнего телефона.

— Орвилл Флетчер? — спросил мягкий уверенный голос.

— Орвилл Ролло Флетчер, — поправил он. Отца его звали Орвилл Огаст Флетчер. Он до сих пор получал счета на это имя. Что тоже задевало его самолюбие.

— Я представитель агентства «Айксчел тэлент».

— По телефону никаких покупок не совершаю, — ответил Орвилл и хотел было положить трубку.

— Нет, я ничего не продаю. Я покупаю.

— Прошу прощения?

— Насколько я понимаю, вы очень похожи на Трэша Лимбергера, политического комментатора.

— Он клоун, а не политический комментатор.

— Мое агентство специализируется на двойниках знаменитостей.

Продолжать не было нужды. Подолгу сидя дома, Орвилл приобрел скверную привычку смотреть телебеседы всех ведущих от Нэнси Джессики Рапунцел до Копры Иннисфри.

— Если захочу поступить в цирк, — сдержанно, с достоинством отозвался Флетчер, — то сам свяжусь с «Ринглинг бразерс». Всего доброго.

— Оплата феноменальна, — поспешно добавил незнакомец.

Орвилл заколебался.

— В каком смысле?

Мягкий голос назвал столь весомую в своем роде цифру, сколь весомым был Орвилл в своем.

— Это другой разговор, — смягчился Орвилл. Он унаследовал и закладную, по которой ему вскоре предстояло расстаться с родным домом. — Что конкретно мне придется делать?

— Для начала научитесь говорить голосом Трэша Лимбергера.

— Признаюсь, таких способностей у меня нет.

— Мы об этом позаботимся.

И звонивший позаботился. Через два дня приехал постановщик голоса и привез чек на сумму годового предварительного гонорара.

За полтора месяца Орвилл Ролло Флетчер овладел походкой, голосом и богатым лексиконом Трэша Лимбергера.

Обладатель мягкого голоса о Флетчере не забывал, позванивал.

— Пора устраивать ваше первое лицедейство.

— Предпочитаю более достойные определения, сэр. Я профессионал.

— Но сначала вам придется пройти полное медицинское обследование.

— Зачем?

— Этого требует наша страховая компания.

— Ладно, — согласился Орвилл, хотя уже одна мысль о том, чтобы продемонстрировать врачам свой избыточный вес, приводила его в ужас. Они вечно пытались ограничить его в любимых лакомствах.

Обследование проводил местный врач. На удивление тщательное, включающее в себя и энцефалограмму.

Результаты пришли вскоре срочной почтой из агентства «Айксчел тэлент», штат Калифорния, находящегося в Голливуде. Несмотря на то что поблизости не было стула, Орвилл Ролло Флетчер, прочтя заключение и обнаружив ужасные слова «мозговая опухоль», грузно плюхнулся на пол. Когда позвонил обладатель мягкого голоса, он плакал.

— Я умру, — наконец сдавленно сообщил ему Орвилл.

— Если в наших силах помочь вам, то не умрете.

— Ч-что вы имеете в виду?

— Мы имеем доступ в лучшие медицинские учреждения. Доверьтесь нам, и вы распрощаетесь с этой опухолью.

— Зачем вам так стараться для меня?

— Затем, — ответил «спаситель», — что Трэш Лимбергер — самый популярный телеведущий, а вы стоите сразу после него. Это наше вложение в будущее.

— Очень рад принять ваше любезное предложение, — сквозь слезы выдавил Орвилл, вдыхая вансерил от астмы из ингалятора.

Ему пришлось лететь самолетом в Мексику, в город Халиско. На аэродроме его уже ждал автомобиль, и вскоре они по пыльным улицам подъехали к дому, весьма смахивающему на старый абортарий. Внутри оказались врач с сильным акцентом и операционная с лучшим хирургическим оборудованием, какое только мог вообразить Орвилл.

Результаты энцефалограммы были уже на руках у врача.

— От этой опухоли нетрудно избавиться облучением, сеньор, — заключил он. — Ничего сложного.

— Даже не верится, — заплакав от облегчения и ничуть не стесняясь, ответил Орвилл.

Ему в тот же день наголо обрили голову и в полном сознании отвезли в операционную. Там он увидел на полках банки с препаратами. Смуглая медсестра потянулась за той, где было написано по-латыни «Loxodonta Afrikana».

Врач остановил ее резким приказом по-испански, и она взяла другую с этикеткой «Elephas Maximus». Осторожно поставила туда, где были разложены хирургические инструменты.

В школе Орвилл изучал латынь. Было это давно, однако в памяти кое-что сохранилось.

Он недоумевал, какое отношение имеют слоны к мозговой опухоли, но тут рот его накрыли маской, и все вопросы утопил заклубившийся в голове туман. Очнувшись, Орвилл почувствовал себя вполне здоровым, но его обритая голова оказалась забинтованной.

— В чем дело?

— Ваш мозг плохо среагировал на операцию, — объяснил врач- мексиканец. — Он стал раздуваться, и, чтобы умерить давление, пришлось проделать отверстие в черепе.

Глаза Орвилла наполнились ужасом.