– Знаю, мастер Чиун. Но он невероятно встревожен.

– Это пройдет.

– Будем надеяться. Иначе я не смогу пользоваться его услугами – услугами человека, страдающего чем-то вроде раздвоения личности.

– Не волнуйтесь, Смит. Все совсем не так. Римо проходит через определенную фазу. Эта фаза скоро закончится.

– И Римо снова станет прежним?

Чиун ничего не ответил, только плотно сжал тонкие, словно бумажные губы. Да у него и не было ответа на этот вопрос. Возможно, убедительного ответа и быть не могло.

– Ученик сказал мне, что вы вынуждены заниматься делом Скуирелли Чикейн, – наконец произнес Чиун.

– Я отклонил предложение Президента обеспечить ей охрану в пути. Это не входит в нашу компетенцию.

– Даже если у нее возникнут какие-либо трудности?

– Она – американская гражданка и имеет право путешествовать где угодно.

– Сдается мне, о император, что если Римо в чем-нибудь и нуждается, то только в отпуске.

– Я предпочел бы, чтобы кто-нибудь из вас был у меня под рукой. Мало ли что произойдет!

– Очень мудрое решение, о император Смит. Позвольте мне предложить, чтобы с вами остался Римо. Он для вас лучший помощник, чем я.

– Если хотите в отпуск, пожалуйста. Езжайте себе на здоровье.

– Мне надо отвезти в родную деревню кое-какое свое имущество. Но я не хочу тратить на перевозку вещей свой отпуск, потому что это работа, а не отдых.

– Что-то я плохо вас понимаю, – озадаченно произнес Смит.

Чиун повысил голос:

– Вы не помните в последнем моем контракте семьдесят восьмой пункт?

– Семьдесят восьмой пункт?

– Да. Мастеру Синанджу предоставляется право пользоваться неоплачиваемым отпуском, как только он пожелает.

– Ты имеешь в виду календарный отпуск?

– Да, если так его принято называть.

– Пожалуйста, мастер Чиун, я предоставлю вам календарный отпуск.

– Ваше благоволение просто не имеет пределов!

Мастер тут же положил трубку и стал паковать вещи. На этот раз всего один сундук. Таксист без особого труда уложил его в багажник: ни сам не пострадал, ни сундучок не поцарапал.

Чиун даже не стал будить Римо. Все свое золото он оставил дома. Бывают на свете вещи и поважнее золота. Немного, но все же бывают.

Главное – не допустить Римо в Тибет. Ибо он может узнать эту страну, и даже боги бессильны предсказать, каковы будут последствия.

Высоко над Индийским океаном Скуирелли Чикейн готовилась к предстоящей встрече на высоком уровне – с далай-ламой.

Скрестив ноги, она уселась на мягкую подушку, в свою очередь, положенную на роскошный восточный ковер. Актриса просто утонула в своем оранжевом облачении, но Лобсанг не позволял заменить его на изделие кутюрье из Беверли-Хиллз. Коричневая ламаистская шапка у нее на голове отбрасывала на лежавшую перед ней книгу тень, похожую на большой рог, чем сильно затрудняла чтение.

Была уже полночь, поэтому отдергивать занавески на иллюминаторах личного самолета Кулы было бесполезно.

Уже совсем близко до Дели. Или Бомбея, или куда там они летят.

Когда Лобсанг впервые объявил ей, что они отправляются в святую землю, Скуирелли заключила:

– Что ж, в Израиль так в Израиль.

Все азиаты как-то странно посмотрели на нее. Впрочем, они всегда смотрят на нее странновато. Наверное, никак не свыкнутся с мыслью, что бунджи-лама – белая женщина.

– Для буддистов, – терпеливо пояснил Лобсанг, – святая земля – Индия!

– Никогда не была в Индии, – отозвалась Скуирелли.

– Замечательная земля! Не только потому, что там находится колыбель буддизма, но и потому, что – в отличие от Тибета – это свободная страна.

– Я скоро разберусь со всеми нашими врагами, и Тибет будет свободен.

– Сперва вы должны восстановить свою веру.

– Я везу с собой полное собрание сочинений Германа Гессе и Уильяма С. Берроуза.

Оба ее спутника смотрели на нее непонимающими взглядами. Проницательными и тем не менее непонимающими.

Скуирелли показала им свой экземпляр «Льва драхмы», и стоило лишь Куле перевести заглавие, как Лобсанг блаженно улыбнулся. Так легко было доставить им удовольствие!

Скуирелли снова принялась за чтение. Странно, правда, что исчезли ее книги «Дзен-буддизм» и «Искусство вождения мотоцикла», которые она захватила с собой. Лобсанг почти ничего ей брать не разрешил, пояснив, что, будучи бунджи-ламой, она должна стремиться к отрешению от материального мира.

Однако ей оставили весь запас бханга. Это почему-то их не смущало. Тут-то Скуирелли поняла, что для нее будет истинным наслаждением быть буддисткой.

Чем больше актриса читала, тем более крепло ее убеждение, что она обрела совершенный дух в совершенном теле. Будучи бунджи-ламой, она, оказывается, оставалась в то же время Скуирелли Чикейн! Это куда лучше, чем делить сиамскую душу с Мэй Уест.

Ей нравилось все, что она читала о буддизме. Все одушевленное и неодушевленное находится в гармоническом единении, происходит только то, что предопределено. Поэтому в космическом смысле никто не перестает существовать.

– Все заранее предначертано! – восклицала Скуирелли в мгновения истинного прозрения. – Все взаимосвязано!

Убийство, разумеется, запрещено. Но вопреки западным представлениям, никто и ничто не умирает. Дух обретает то или иное тело в соответствии с кармическими последствиями своих дел и поступков. Убивать – грех, но кара за убийство не предусматривается. Все будет решено кармой.

Считалось, что имеется семь райских обителей и семь преисподних, вместо примитивной христианской системы, которая сужала выбор до двух возможностей. Умирая, ты сбрасываешь свою плоть, как вышедшее из моды платье. А когда хочешь молиться, запускаешь маленькое колесико, и оно молится за тебя.

Удивительно гармоничное, непредубежденное, никак не вторгающееся в личную жизнь совершенное верование, решила Скуирелли.

И Будды! Сотни Будд! Как бунджи-лама, Скуирелли была воплощением Будды