По правой скуле этого тянулся еле видимый шрам.

– Приветствую, – произнес Дартон.

Пришедший, войдя в комнату, ограничился кивком и заговорил, только когда дверь была вновь заперта:

– Вы сделали изменения, о которых я просил?

– Конечно. Вот, взгляните. – Дартон поднял крышку кейса и настроил оптический прицел, который был слегка не в фокусе. Впрочем, учитывая усовершенствованный механизм, большого значения это не имеет.

– Не нахваливайте, не на базаре, – сказал человек со шрамом, имени которого Дартон не знал.

Его клиенты всегда оставались безымянными. Фамилия Дартона была им известна, где его найти – они знали, но сам он никогда не просил их представиться. Это были односторонние отношения: им товар – ему деньги, и все тут. Нынешнее дело – не исключение.

– Прошу вас. – Дартон вынул из кейса блестящий черный пистолет и целый ассортимент приспособлений к нему.

В несколько ловких движений он присоединил складное ложе, телескопический объектив, навинтил удлинитель ствола и превратил пистолет в снайперскую винтовку. Вставил обойму, демонстративно щелкнул затвором и протянул винтовку заказчику.

– Нечасто получаешь такие заказы, – сказал Дартон. – Раз уж вы здесь, не взглянете ли на кое-что еще? Может, понравится больше, чем...

– Нет ничего лучше доброй старой «беретты-олимпик», – оборвал его высокий, прицеливаясь.

– Как угодно. Просто... просто она не считается профессиональным оружием, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Это стрелковый пистолет. Я собираюсь стрелять и мишень. Уж куда профессиональней!

Дартон покивал. Рассуждение вполне здравое, да и внешне клиент похож на профессионала. Одно странно: винтовку он наводит сейчас прямо на Дартона, что отнюдь не профессионально, а напротив, нарушение правил безопасности при обращении с оружием. Не говоря уже о хороших манерах.

– Вполне разделяю вашу привязанность к «олимпик», – торопливо сказал Дартон. – Однако замечу, что многие ваши коллеги предпочитают время от времени менять инструментарий. Из соображений безопасности.

– Думаете, я этого не знаю? – спросил тип со шрамом. – «Беретта» имеет для меня сентиментальную ценность. Напоминает о бывшей жене.

И прицелился в блестящий от пота лоб Дартона. Дар-тон заморгал. Он любил оружие. Покупал его, продавал, чинил, придумывал, как усовершенствовать, охотился. Оружие было его хобби и бизнесом одновременно. Да, он любил оружие. Но стоять под прицелом ему совсем не понравилось.

– Я бы попросил... – проговорил он, глядя на винтовку.

Тип со шрамом не обратил на эти слова никакого внимания и только спросил:

– В деле пробовали?

– Конечно. Бьет без промаха. Никаких отклонений. Для вашей работы – то, что надо.

– Да? Это для какой же?

– Сами знаете, – сказал Дартон.

– Мне бы хотелось услышать это от вас.

– Ну, насколько я понимаю, ваша мишень – люди.

– А что это вы все сводите разговор к моим делам?

– Я не имел в виду ничего обидного, мистер...

– Зовите меня Римо.

– Мистер Римо. Я только хочу, чтобы вы получили наилучший товар за свои деньги.

– Отлично. Рад это слышать. Я беру эту пушку, и мне нужно от вас кое-что еще.

– Что именно?

– Хочу собственноручно проверить, как она действует. Мне предстоит очень серьезная работа, и не хотелось бы отправиться на нее с непристрелянным свежаком только из магазина.

– Чем я могу помочь? – поинтересовался Ллойд Дар-тон.

– Стой спокойно, и все, – сказал высокий и одним выстрелом расколол вспотевший лоб Дартона.

Цветастое покрывало кровати украсилось дополнительным узором. Красного цвета.

– Не люблю, когда лезут в мои дела, – буркнул себе под нос высокий.

Он разобрал «беретту», укрепил ее в специальном гнезде и покинул номер, унеся с собой все приспособления, которые Дартон так хотел всучить ему в довесок к сделке.

Спускаясь по лестнице, он думал о предстоящей работе. Детройт для него город новый. Новое место, и кто знает, может быть, новая жизнь. Странное ощущение.

Впрочем, нет ничего важнее работы. В кармане у него список. Четыре имени.

И заказчик хочет, чтобы он застрелил их на публике. Подумать только! Чтобы все было и открытую. Сумасшествие, но и деньги за это обещаны сумасшедшие, так что оно того стоит. Хотя имя нанимателя остается для него тайной.

В холле он подумал о Марии. В последнее время она не шла у него из головы.

Он не хотел убивать ее. Но он – солдат, солдат той армии, которая не носит форму, не служит какой-либо стране и тем не менее покорила почти все цивилизованные народы. Некоторые верят, что мафия – семья, но это миф.

Мафия – не семья. Это огромная захватническая армия.

Дон Педро Скубиччи, его крестный отец, сказал однажды:

– У нас есть банки. У нас есть суды и юристы. У нас есть люди в правительстве. И поскольку мы не одеваемся, как солдаты, – сказал он, старчески трясущимися пальцами стуча себя в грудь, – поскольку мы ни в чем не сознаемся, люди об этом не знают. Мы сжимаем им горло, но делаем это с улыбкой, твердя о «деловых интересах», и щедро одариваем Церковь, поэтому дураки притворяются, что нас нет. Их глупость – наша величайшая сила. Помни это. И помни, мы – всегда на первом месте.

– Всегда, – согласился человек со шрамом.

– Твоя мать, твой отец, твоя жена, твои дети, – загибая пальцы, говорил дон Педро, – все они – на втором месте. Если мы попросим, ты откажешь им.

Если мы скажем, ты уйдешь от них. Если мы прикажем, ты убьешь их.

Это была правда. Он верил в нее так истово, что когда понадобилось выбирать между честью солдата и любимой женщиной, он сделал правильный выбор. Единственно возможный. Он действовал без раздумий, без жалости. Как солдат. Мария решила пойти в полицию. Защищая невидимую армию мафии, он обязан был убить ее – и убил. А потом приехал сюда, в Детройт, и начал новую жизнь.

Усаживаясь за руль взятой напрокат машины, он вспомнил последние слова Марии: