– Конечно. Если это подойдет.

– Если? – переспросил Чиун.

– Ну, понимаете, нельзя просто так взять и ввести азиата в книгу про нацистов.

– А вы уже добивались успеха с книгами про нацистов? – спросил Чиун.

– Вообще-то нет. Мы – нет. Но другие добивались. Огромного успеха. Замечательного успеха.

– Если вы не добивались успеха с книгами про нацистов, почему бы вам не опубликовать что-то совсем иное? – спросил Чиун.

– И пойти наперекор читательскому спросу?

Редактор покачала головой в полном изумлении. Красный карандаш застыл над бумагой.

Тонкая рука с длинными ногтями протянулась через стол и изящным движением забрала рукопись.

– Дом Синанджу не продается, – заявил Чиун.

А затем его ногти, ритмично подрагивая, счистили все красные пометки, сделанные белой женщиной.

– Подождите, подождите. Мы могли бы оставить некоторые из ваших мыслей, если они вам так дороги.

Но Чиун уже поднялся. Он знал, что и так уже недопустимо далеко зашел по пути компромиссов. Самая большая его уступка заключалась в том, что произведение было написано не на ханмуне – языке классической корейской поэзии. Больше компромиссов не будет.

Он сунул рукопись под мышку. К выходу его проводила женщина помоложе, по пути поделившаяся с Чиуном своей мечтой тоже стать старшим редактором. Но ей еще предстояло преодолеть одно препятствие на этом пути. Она все время высказывалась в том смысле, что издательству «Бингем» следовало бы покупать книги, от чтения которых получаешь наслаждение.

– Ну, и? – спросил Чиун.

– Ну, и мне было сказано, чтобы я не давала волю своим эмоциям. Если книга до смерти утомит высыхающую краску, если в содержание книги не поверит ни один человек старше четырех лет, и если в книге каждый половой акт будет рассматриваться как поворотный момент человеческой истории, тогда мы ее купим. А во всех прочих случаях – нет.

– А вы читали «Историю Синанджу»? – поинтересовался Чиун.

Девушка кивнула.

– Я в восторге от этой книги. Я начала что-то понимать про историю, и про то, как человеческое тело может служить своему хозяину, и как люди могут возвыситься над собой, если захотят научиться. Я не могла оторваться.

– Так вы посоветовали им купить книгу? – спросил Чиун.

– Нет, я проголосовала против. Я хочу получить повышение.

– Вы сама себе противоречите, – заметил Чиун.

– Авторы всегда ведут себя неразумно, – раздраженно сказала девушка. – Вы все забываете, что книгопечатание – это бизнес.

– Из вас получится замечательный старший редактор, – заявил Чиун. – Вы получите кабинет размером с телефонную будку.

– Вы правда так думаете? – засмущалась девушка.

– Вне всякого сомнения.

– Откуда вы знаете? Почему вы так думаете?

– Потому что на вашем фоне они будут казаться умными, – изрек Чиун.

Римо оставил в отеле записку для Чиуна: «Вернусь через несколько дней, если мир еще будет стоять на месте».

Чиун повертел записку в руках. Какое грубое послание. Как это похоже на Римо.

Он подошел к одному из своих сундуков и достал, оттуда несколько длинных листов рисовой бумаги, старинную перьевую ручку и чернильницу.

И садясь на пол, чтобы записать этот последний случай неблагодарности по отношению к Мастеру Синанджу, он подумал: а может, телесериал? Если кому-то пришло в голову показать представление, в котором кто-то, изображающий мастера-ниндзя, среди бела дня разгуливает по улицам в смехотворном черном костюме, думая, что от этого он делается невидимым, то значит, на телевидении могут снять все что угодно. У того фильма было очень хорошее название. Интересно, подумал Чиун, а продюсеры обо мне слышали? Он был уверен, что слышали.

– Они идут, – сказал Абнер Бьюэлл.

Марсия улыбнулась. На рыжеволосой красавице была прозрачная кружевная пелерина.

– Хорошо, – сказала она. – Я хочу увидеть, как они умрут.

– Увидишь, – пообещал Бьюэлл.

Эта женщина ему определенно нравилась.

– А потом – весь мир? – уточнила она.

– Да.

Ах, как она ему нравится!

Они были очень похожи друг на друга, хотя и очень разные. Бьюэлл, став взрослым, стал вместе с тем и создателем игр, и игроком. Марсия – тоже, но для своих игр она пользовалась собственным телом и одеждой, и из всех женщин, которых Бьюэлл когда-либо встречал на своей веку, она одна возбуждала его. Это само по себе делало торт превосходным, а еще добавьте к этому глазурь – то, что она была так же жестока, ей было так же наплевать на других людей, как и самому Бьюэллу.

– На сегодняшний вечер у меня есть игра, – сообщила Марси.

– Что за игра? – поинтересовался Бьюэлл.

– Увидишь, – пообещала Марси.

Она оделась, и они вдвоем отправились на одном из спортивных «мерседесов» Бьюэлла в Лос-Анджелес. Там они припарковали машину на боковой улочке, выходящей на бульвар Сансет недалеко от стриптиз-клуба «Сансет».

Они вышли на бульвар, остановились на углу, и Марсия принялась бросать взоры направо и налево, внимательно разглядывая поток опухшего человечества, прокладывающий себе путь, огибая парочку.

– Чего мы ждем? – спросил Бьюэлл.

– Подходящего человека в подходящее время, – ответила Марсия.

Прошло полчаса, и она взволнованно прошептала:

– Вон он идет.

Бьюэлл взглянул туда, куда она указывала, и увидел парня лет двадцати с небольшим, бредшего, шатаясь, по улице. В обоих ушах у него болтались металлические серьги, а на голой груди был кожаный жилет. Ремень был утыкан хромированными ромбами. При ходьбе он шатался, а глаза его были полуприкрыты опухшими веками – то ли пьяный, то ли наколотый.

– Свинья, – произнес Бьюэлл. – А зачем он нам?

– Дай ему денег. Сто долларов, – велела Марсия.

Когда парень с ними поравнялся, Бьюэлл остановил его и сказал:

– Возьми, – и всунул ему в ладонь стодолларовую бумажку.

– Что ж, давно пора было Америке дать мне хоть что-нибудь, – процедил парень и зашагал прочь, не удосужившись даже сказать «спасибо».

Бьюэлл обернулся к Марсии, чтобы спросить ее, каков следующий ход в игре, но Марсии рядом не было. Потом, в полуквартале от себя, он ее увидел. Она разговаривала с полицейским.