– Я рассказал им.
– Поверили?
– Не совсем.
Тшеринг приблизился ко мне вплотную. Я ощутил запах жира эбо, плохо выделанной шерсти и долбата, исходящий от кайлатца.
– А сам не боишься?
– Нет.
– Уверен? – В его темных, чрезвычайно серьезных глазах мелькнула тень усмешки.
– Да.
– Тогда ладно.
Тшеринг отступил, беспечно улыбнулся и отправился по своим делам.
Я открыл дверь, шагнул в комнату и по напряженной тишине понял, что здесь происходит нечто такое, что мне не понравится. Дик увлеченно потрошил рюкзак, который я снял с плеч несколько минут назад. Джейк стоял рядом, держа в руках ганлин, и с огромным интересом рассматривал его.
Тисса сидела на своей кровати, скрестив на груди руки, всем своим видом осуждая происходящее.
– Я им говорила, что ты этого не одобришь, – заявила она, едва увидев меня, и бросила на мужчин злорадно-торжествующий взгляд.
Дик воровато оглянулся, на его физиономии промелькнуло испуганное и одновременно нахальное выражение.
– А в чем дело? – тут же нагло заявил он, выпуская рюкзак из рук и делая шаг в сторону. – У меня башка раскалывается. Я таблетки искал.
– Тебя не учили тому, что нельзя трогать чужие вещи?
– Его вообще ничему не учили, – усмехнулась Тисса.
– Райн, что это? – Джейк повернулся ко мне, не в силах отвести взгляд от ганлина.
– Местный музыкальный инструмент, – ответил я сухо. – А теперь, когда ваше любопытство удовлетворено, положите его на место.
Но он только крепче вцепился во флейту.
– Продайте.
Я перевел взгляд на Дика. Они оба сейчас были похожи на капризных детей. Один, пойманный на неблаговидном поступке, – дулся. Второй мог думать только о том, как бы получить чужую, но такую желанную игрушку.
– Он не продается, – произнес я спокойным, невозмутимым тоном, каким обычно говорят с невыдержанными детьми.
– Двадцать тысяч, – тут же быстро сказал Джейк, подняв на меня взгляд, в котором больше не было ни усталости, ни равнодушия.
– Он не продается, – повторил я, глядя ему в глаза, протянул руку, и мужчина, поколебавшись несколько секунд, нехотя отдал мне ганлин.
Я завернул инструмент в ткань и убрал обратно в рюкзак. Инцидент был исчерпан. Но за то короткое время, пока я прикасался к флейте из человеческой кости, мне удалось почувствовать ее удовлетворение от того, что она побывала в руках у живого человека. Если только это не было очередной галлюцинацией, вызванной высотой…
Сразу же после довольно скромного ужина в столовой, где все пластиковые стулья были заняты голодными трекерами, мы отправились спать. Ни у кого не возникло желания прогуляться и посмотреть на окружающие пейзажи.
В комнате Дик, шмыгающий носом, достал платок, высморкался и с удивленным испугом уставился на кровь, появившуюся на ткани.
– Лопаются мелкие сосуды, – пояснил я, прежде чем он начал паниковать. – Это неприятно, но не смертельно. Действует высота.
– Мало мне, что каждое утро отплеваться не могу – вся глотка гнойными корками забита, так теперь еще и это, – сказал он, успокоившись немного, и пробурчал, забираясь в свой спальник: – Вообще не помню, где мы шли. Такое впечатление, что всю дорогу видел только землю под ногами. А еще – задницу Тиссы.
– Но это не самое плохое зрелище, согласись, – усмехнулся Джейк, тоже укладываясь.
Девушка ничего не сказала. Она уснула, едва застегнув молнию спального мешка. И ее размеренное, глубокое дыхание звучало раздражающе умиротворенно для мужчин, которые без сна ворочались на своих топчанах.
– Надо здесь ее оставить, – бормотал Дик, снова вставая, чтобы выпить воды из бутылки. – Если уж ей так здорово на любой высоте.
Он побрел обратно, спотыкаясь и натыкаясь в темноте на рюкзаки, сваленные у стены. Улегся и спросил требовательно:
– Райн, ты спишь?
Словно мое бодрствование могло как-то помочь ему пережить «несправедливость» хорошего самочувствия Тиссы.
– Нет.
– Сколько здесь?
– Четыре тысячи девятьсот десять.
– Вот, значит, почему мне так хреново.
– Дик, заткнись, – вялым голосом произнес Джейк. – Я пытаюсь уснуть.
– У меня есть хорошее снотворное, – сказал я, понимая, что проще усыпить их сейчас, чем полночи выслушивать споры. – Без побочных эффектов, кошмаров и утренней сонливости. Как раз для ночевок на таких высотах.
– Давай, – тут же откликнулся Дик, который, как я уже давно понял, никогда не отказывался ни от каких дополнительных стимуляторов.
– Не надо, – произнес Джейк, ворочаясь на своей кровати. – Не люблю заменять естественные процессы суррогатами.
Тренер стал тихо возражать. И под их монотонное бормотание я неожиданно провалился в сон, хотя был уверен, что придется ворочаться с боку на бок всю оставшуюся ночь, как уже бывало на этой высоте.
Мне приснился голос. Он звучал со всех сторон, наполняя маленькую комнату, и отражался от окон. Тонкий, пронзительный, певучий. Я уже слышал его. Со мной говорил мой ганлин. Флейта настойчиво звала за собой. А затем к ней присоединился тихий, срывающийся, просящий шепот. Тоже знакомый. Я поднялся, надел ботинки, взял пачку крекеров, забытую Тиссой на подоконнике, мельком взглянул на спутников, крепко спящих в своих спальных мешках, и пошел следом за требовательным зовом.
Болела голова. Я знал, что эта боль теперь будет сопровождать меня всю дальнейшую дорогу, то усиливаясь, то почти исчезая и лишь слегка касаясь колючей лапой затылка. После пяти тысяч организм переставал отдыхать. Усталость накапливалась. Сон и еда не возвращали силы. Мы еще не достигли этой отметки, но уже начинали ощущать тяжелое давление высоты.
В коридоре было темно, и только вдали, в фанерной комнатке без двери рядом с туалетом, мелькал тусклый свет фонарика. Подойдя ближе, я увидел, как два голых трекера моются в тазах с ледяной водой – при этом они распевали песню и периодически хохотали во весь голос. Впрочем, подобное поведение ничуть не беспокоило постояльцев соседних комнат, из которых раздавался поочередно громогласный храп, вскрики ужаса от снящихся кошмаров, а также постоянный надрывный кашель – бич высотных путешественников.
Я подумал о том, что этих двоих, похоже, не беспокоят ни холод, ни высота, ни горная болезнь. И тут же усмехнулся – с последним выводом я несколько поспешил, никогда нельзя с уверенностью сказать, не является ли подобная эйфория как раз ее проявлением.
Голос ганлина снова зазвучал в моей голове напевно и требовательно. Я свернул к выходу. Спустился по трем скрипучим ступенькам, отодвинул тяжелый засов и открыл дверь. Редкие фонари на улице едва могли разогнать ночной мрак. Небо было затянуто тучами. В холодном ветре носились редкие, колючие
