разноцветными огнями. Небо дышало холодом и переливалось миллиардами ярких искр. Они сложились в два рукава Млечного Пути – бесконечных, мерцающих небесных ледника, спускающихся с невидимой вершины.
Дорога под ногами утонула в черноте. Одной рукой я достал из внутреннего кармана виндстоппера фонарь. Круг рассеянного белого света заплясал передо мной. Батарея садилась, а запасные остались в моем рюкзаке, похороненном под обломками старого лоджа. Но если я начну экономить энергию в верном «олайте», то в темноте легко оступлюсь и переломаю ноги. Тогда никто из нас не вернется с этой высоты.
С ледника повеяло холодом. Обжигающий воздух пронесся над нами, бесшумный и стремительный, словно птица. Его растрепанные тугие перья задели меня по лицу.
Издалека донесся протяжный вой. Затем прозвучал ближе и громче. К нему присоединился второй заунывный голос, затем третий. И очень скоро по долине вокруг покатились хищные, грозные вопли. Дикие звери, быть может, снежные барсы… или кто-то похожий на них бродил по склону, издали следуя за мной.
За пределами бледнеющего светового круга метались черные тени. Пронзительные звуки то отдалялись, то приближались. Теперь вся долина выла разными голосами. Температура воздуха еще понизилась, становилось все холоднее. Мое дыхание вырывалось облачками пара, которые таяли в темноте. Ноги налились тяжестью, словно подошвы ботинок превратились в чугунные. Я с трудом отрывал их от земли. Один раз мне показалось, что фонарь гаснет, но я тут же понял, что это мое зрение туманится от утомления.
– Я тебя не оставлю, – повторил я.
Я понимал, что подверг Тиссу риску, заразил своей идеей о поиске легендарного места и, возможно, не был прав в этом. Если она вернется с душой, ее жизнь станет гораздо сложнее. Но в то же время ярче, полнее, необычнее, и бесцельность существования, о которой она говорила, исчезнет. Впрочем, даже если все, что мы видели на перевале, лишь фантазия больного воображения – она все равно мне нужна. Любая. С душой или без… И была нужна всегда.
Вой стих. Несколько минут над горами висело глухое молчание, а затем раздался тихий переливчатый женский смех. И этот звук оказался гораздо более жутким, чем хищные вопли. Озноб пробежал по моему позвоночнику. Смех не был похож на человеческий – холодный, зловещий, текущий с ледника.
Мне вспомнились те, кто охотится на путников по ночам.
Остановившись, я выключил фонарь. Шелест одежды, шум моих шагов, тяжелое дыхание стихли. Темнота укрыла нас с Тиссой.
Смех прозвучал вновь чуть ближе, а затем стал удаляться и наконец растворился на отрогах гор. Кто бы это ни был… или что, оно прошло мимо, растаяло в черноте. Я понял, что все это время стоял, сжимая одной рукой запястье Тиссы, другой – ганлин, и флейта из кости обжигала холодом мои пальцы. Фонарь свисал на шнурке, привязанном к моей кисти. Подождав немного, я снова включил его и пошел дальше.
Еще сто метров вниз…
Оставалась лишь одна необходимость – двигаться вперед.
Нельзя останавливаться, иначе потом я не заставлю себя сделать новый шаг. Я подумал о том, что некоторые альпинисты умирали, уже находясь в Кантипуре, отдыхая после подъема на очередной пик. Горы продолжали преследовать их даже издалека. Но ни я, ни Тисса не должны были повторить их судьбы. В этом я был уверен сейчас совершенно четко.
Перешагивая через камни, держа равновесие и не поддаваясь все усиливающейся усталости, я осознал вдруг, что меня больше не тревожит возможность погибнуть от руки бездушного. Это стало абсолютно неважно. Все прежние страхи исчезли. Вместо них я ощутил свободу.
Глухая ночь дула мне в лицо холодом ледников, пыталась мягко разжать мои пальцы, заставить выпустить девушку, которую я крепко прижимал к себе, и утопить ее в темноте. Но я продолжал спускаться.
И только теперь понял до конца, о чем говорил хранитель.
Обычно, в реальном мире, мы все связаны. Опутаны десятками эмоциональных нитей, потому что рядом постоянно находятся люди. А здесь, в горах, остаешься наедине с безмолвным ледяным миром, опасным для человека. Кристально-прекрасным, отрешенным. И связи, которыми ты оплетен, рвутся. В этом одиночестве и прозрачной тишине только ты ответственен за себя. Только ты можешь себя спасти. Только сам. Когда осознание этого становится окончательным и ты принимаешь это правило как справедливое, разумное условие – ты становишься другим. Но каждый должен прийти к этому сам. Без поводыря.
Я не испытывал горечи от того, что источник остался закрыт.
Я знал, что вернусь. Горы не отпускают тех, кто почувствовал на себе их власть, красоту, мощь… Зачем люди идут по этим крутым тропам? Проверить способности своего тела, покорить новую вершину, придать смысл унылой жизни, насладиться величием ледяных пиков. Ощутить вкус опасности… Проявить волю. Или побыть рядом с источником душ, о котором они ничего не знают, но, уловив один раз отголосок его магии, желают прикоснуться к нему вновь.
Горы не отпускают.
Никогда.
