Их автомобиль пустился в нескончаемый путь по вытянутому полосой городу.

— Дженни, — сказал Джейкоб, — ты сегодня выглядела просто бесподобно. Положи голову мне на плечо.

— С удовольствием. Я совершенно вымотана.

— Ты стала просто ослепительна.

— Я такая же, как была.

— Ничего подобного. — Джейкоб вдруг перешел на взволнованный шепот. — Дженни, я в тебя влюбился.

— Джейкоб, не говори глупости.

— Я в тебя влюбился, Дженни. Странно, правда? Такая оказия.

— Ничего ты не влюбился.

— Ты хочешь сказать, тебе до этого нет дела. — Он ощутил легкий укол страха.

Она выпрямилась в его объятиях.

— Как так нет дела? Ты ведь знаешь, я тебя люблю больше всех на свете.

— Больше, чем мистера Раффино?

— О… тьфу ты! — презрительно фыркнула Дженни. — Раффино — ребенок, и ничего больше.

— Я люблю тебя, Дженни.

— Как бы не так.

Джейкоб теснее сжал ее в объятиях. Ему показалось или он ощутил в ответ едва заметное инстинктивное сопротивление? Однако Дженни придвинулась, и он ее поцеловал.

— Знаешь, насчет Раффино это просто бред.

— Наверное, я ревную.

Заметив, что не привлекает ее, он опустил руки. Страх ощущался уже как боль. Джейкоб понимал, что Дженни устала и не готова к перемене его настроения, но все же не мог на этом успокоиться.

— Я не представлял себе, насколько ты вошла в мою жизнь. Не знал, чего лишился, — но теперь знаю. Мне нужно было, чтобы ты была рядом.

— Ну вот, я рядом.

Он принял ее слова за приглашение, но она устало осела в его руках. Так она и ехала остаток пути: глаза закрыты, короткие волосы откинуты назад — вылитая утопленница.

— Шофер отвезет тебя в отель, — сказала Дженни, когда автомобиль остановился у ее дома. — Не забудь, завтра у нас ланч на студии.

Неожиданно у них началось обсуждение — на грани спора, — стоит ли Джейкобу зайти в дом, не слишком ли поздно. Никто из них не успел понять, насколько переменились они оба после объяснения Джейкоба. В одночасье они сделались другими людьми, Джейкоб же отчаянно старался перевести время на полгода назад, на тот нью-йоркский вечер, Дженни между тем наблюдала, как растет в нем настроение — большее, чем ревность, и меньшее, чем любовь, — и как новый Джейкоб вытесняет постепенно прежнего, рассудительного и понимающего, с которым было так уютно.

— Не нравишься ты мне такой! — воскликнула она. — Ни с того ни с сего приходишь и требуешь любви!

— Меж тем как ты любишь Раффино!

— Да не люблю я его, клянусь! Я с ним даже ни разу не целовалась… на самом деле!

— Хм! — Джейкоб сделался похож на сердитую белую птицу. Он поражался тому, что способен подобным образом нарушать приличия, но им руководило чувство столь же нелогичное, как сама любовь. — Актриса!

— Джейк, отпусти меня, ну пожалуйста. Я ужасно себя чувствую и ничего не соображаю.

— Я пойду, — проговорил он внезапно. — Не пойму, что со мной такое. Ясно одно: я втюрился в тебя по уши и не соображаю, что говорю. Я тебя люблю, а ты меня нет. Когда-то любила или думала, что любишь, но теперь это не так.

— Да нет же, я тебя люблю. — На миг Дженни задумалась; в красно-зеленых отсветах автозаправки на углу можно было разглядеть борьбу чувств на ее лице. — Если ты так меня полюбил, я завтра же выйду за тебя замуж.

— Выйдешь за меня?

Дженни была так поглощена собственными мыслями, что пропустила отклик Джейкоба мимо ушей.

— Завтра же выйду за тебя замуж, — повторила она. — Никто на свете мне так не нравится, как ты, и наверняка я буду любить тебя так, как тебе хочется. — Она горестно всхлипнула и тут же замолкла. — Но… я этого совсем не ожидала. Пожалуйста, оставь меня сегодня одну.

Джейкобу не спалось. Из гриль-бара «Амбассадора» допоздна доносилась музыка, у заднего подъезда роилась стайка работающих девушек, которые поджидали своих кумиров. Затем в вестибюле затеяла продолжительную ссору какая-то пара; переместилась в соседний номер и там продолжила потихоньку бубнить за межкомнатной дверью. Около трех часов Джейкоб подошел к окну и стал любоваться великолепием ясной калифорнийской ночи. И повсюду — на траве, на сырых, поблескивающих крышах особняков — покоилась красота Дженни, растекалась в ночи, подобно музыке. Он видел ее и в комнате, на белой подушке, слышал в призрачном шелесте занавесок. Его жадное воображение воссоздавало ее вновь и вновь, пока она не потеряла всякое сходство с прежней Дженни и даже с той девушкой, которая встретила его утром на перроне. Молча, пока текли ночные часы, он слепил из нее образ любви — образ, который должен был жить столько же, сколько сама любовь, и даже дольше; оставаться нетронутым, пока Джейкоб не сможет произнести: «Я никогда не любил ее по-настоящему». Он создавал ее не спеша из своих юношеских иллюзий, из невеселых упований зрелых лет, пока у нее не осталось от прежней Дженни только имя.

Позднее, когда Джейкоб незаметно погрузился в недолгий сон, этот образ никуда не ушел, остался в комнате, прикованный к его сердцу узами мистического брака.

— Я не женюсь на тебе, если ты меня не любишь, — сказал он на обратном пути со студии; Дженни ждала, спокойно сложив руки на коленях. — Думаешь, я стал бы на тебя претендовать, Дженни, будь ты несчастной и безответной — если бы я был притом убежден, что ты меня не любишь?

— Я люблю тебя. Но не так.

— А как?

Она заколебалась, взгляд ее скользнул в сторону.

— Ты… ты меня не заводишь, Джейк. Не знаю… попадаются иногда мужчины, которые заводят, когда прикасаешься, танцуешь — что-нибудь такое. Знаю, это похоже на бред, но…

— Раффино тебя заводит?

— Вроде того, но не особенно.

— А я совсем не завожу?

— Просто мне с тобой удобно и хорошо.

Джейк мог бы заявить, что такое отношение и есть самое лучшее, но не сумел выговорить эту древнюю истину — или древнюю ложь.

— И все-таки говорю, я за тебя выйду; может быть, ты станешь заводить меня потом.

Он засмеялся, но вдруг замолк.

— Если я, как ты выражаешься, тебя не завожу, почему ты прошлым летом вела себя так, словно влюблена в меня?

— Не знаю. Наверное, была моложе. Трудно сказать, что чувствовал когда-то, правда ведь?

Она сделалась для него загадкой; подобная загадочность побуждает искать скрытый смысл в самых незначащих замечаниях. Пользуясь такими неуклюжими инструментами, как ревность и желание, он пытался сотворить магию столь же эфирно-тонкую, как пыльца с крыльев бабочки.

— Послушай, Джейк, — начала Дженни внезапно. — Этот Шарнхорст, адвокат моей сестры… он звонил сегодня на студию.

— С твоей сестрой все нормально, — отозвался Джейкоб рассеянно и добавил: — Значит, тебя заводят многие мужчины.