парализовало после инсульта. Я каждый месяц высылаю ей деньги на лекарства и сиделку…

— Света? — переспросила я.

— Теща. Мама Лики… Больше у нас бабушек нет.

— С кем сейчас ваши дети?

— С Евгенией Савельевной. Это наша бывшая няня. Она иногда бесплатно, просто из сочувствия, соглашается посидеть с детьми. Они ее очень любят. Без нее я бы не справился…

Чистый ботинок задергался еще интенсивнее. Я поняла — можно рыдать над обстоятельствами жизни несчастного Виктора Ивановича, но юридически банк абсолютно прав. Кто бы ни заболел и ни умер, что бы ни случилось в твоей жизни непредвиденного и неприятного — если ты взял кредит, то должен платить ежемесячные взносы с процентами, даже если небеса рухнут тебе на голову.

— Примите мои соболезнования, — тихо сказал Троицкий и… практически слово в слово повторил то, о чем я только что подумала.

— Я буду биться за эту квартиру, — твердо заявил Малышев и посмотрел наконец мне в глаза. — Там все сделано руками Лики… Все! Она придумывала дизайн, расставляла мебель, шила покрывала, шторы, салфетки, подушки… Это ее квартира.

— Чтобы за нее биться, вы должны погасить задолженность и продолжить платить ежемесячные взносы. Это единственная возможность сделать квартиру своей, поймите, — не глядя на Малышева, произнес Андрей Иванович.

— Я понимаю. Но и вы тоже поймите, я не аферист и не проходимец. У каждого в жизни случаются… трудности. И нужно время, чтобы справиться с ними, прийти в себя. Я ищу работу, поверьте! Каждый день, каждый час. Просто за это время я утратил связи, да и конкуренция на этом рынке огромная, на работу предпочитают брать совсем молодых, им платить можно меньше, у них дети не болеют так часто.

— Вы противоречите сам себе, — нахмурился Троицкий. — Говорите, что будете оплачивать задолженность, и тут же сообщаете, что в вашем возрасте и с вашей квалификацией найти службу практически невозможно.

— Понимаете, — почти по слогам произнес Малышев, глядя в упор на Троицкого, — куда бы я ни устроился, сколько бы ни получал, мне невозможно будет погасить эту ипотеку. Потому что проценты капают на проценты. Проценты на проценты! Я потому и подал встречный иск, что суммы растут с каждым днем как снежный ком, слышите?! Это грабеж! Нет, хуже — гоп-стоп на большой дороге! Я словно стою на счетчике у бандитов! Проценты на проценты! Я в кабале у вас на всю жизнь! Я раб! Раб, который чем больше вкалывает, тем больше должен!

Он уже кричал. И, несмотря на безжизненные глаза, отчаянно размахивал руками, словно жестами пытался показать, как проклятые проценты капают на проценты…

— Сядьте, — сказала я. — И успокойтесь.

— Вы читали условия договора, когда подписывали его? — спросил Троицкий.

— Читал. — Малышев и не подумал садиться. Он снова надел очки, отгородившись от внешнего мира.

— Видели, что в случае просрочки платежей начисляются штрафные санкции?

— Видел. Но я и представить не мог, что пропущу платежи. — Малышев закрыл руками лицо. — Представить не мог, что Лика умрет, а Свету парализует… Неужели этот невооруженный бандитизм узаконен?!

— Подбирайте выражения, — сухо заметил Троицкий. — Повторяю, это называется «штрафные санкции».

— Прения давайте оставим для судебного заседания, — прервала я их перепалку. — Есть у сторон ходатайства к суду?

— Нет, ваша честь, — сухо ответил Троицкий.

Малышев отрицательно покачал головой.

— Хорошо, тогда судебное заседание назначаем на следующей неделе. Мой помощник известит вас о точной дате, — подытожила я разговор, от которого остался тяжелый осадок. Это определение — невооруженный бандитизм — почему-то вдруг показалось мне верным. Ведь «проценты на проценты» и «ставить на счетчик», по-моему, означает одно и то же…

Троицкий что-то сказал на прощанье — я не расслышала, что именно, так была занята своими мыслями. Ведь получается — если я возьму в ипотеку квартиру и, не дай бог, не внесу платеж вовремя, то меня просто «поставят на счетчик» и мой долг будет расти не в соответствии с моей реальной задолженностью, а в соответствии с чьей-то лихой, корыстной и ненасытной волей.

— Я обещаю вам, что во всем разберусь, — сказала я Малышеву, который все еще стоял напротив меня.

Он развернулся и, не прощаясь, ушел.

— Да, жаль парня, — вздохнул Дима. — А вы что думаете по этому поводу, Елена Владимировна?

— Не нравится мне все это, — призналась я. — Надо бы разобраться подробнее с процентами. А то получается, что банки намеренно загоняют людей в угол. И правда, словно бандиты какие-то. Проценты на проценты можно платить всю жизнь и все равно остаться должным, даже переплатив сумму долга в тысячи раз. Это не закон, это «понятия», Дима!

Он хотел что-то ответить, но не успел. Дверь открылась, и в кабинет ввалился огромный, мокрый с головы до ног, улыбающийся Таганцев. В руках он держал бумажный пакет — тоже мокрый. Лейтенант не признавал зонтов и всяких других «дамских» приспособлений. Прятаться от дождя, по его мнению, было женским делом, никак не подходящим для брутального опера.

Под ногами Таганцева тут же образовалась лужа.

— Елена Владимировна, по кофейку с пирожными жахнем? — громогласно и весело спросил он.

— Пирожные, я так понимаю, у тебя с дождичком? — кивнула я на мокрый пакет.

— Зато не черствые, — Таганцев положил пакет на стол и по-хозяйски включил чайник.

— Я — пас, — сказал Дима. — У меня от вашего кофейка пульс как у кролика. Пойду лучше прогуляюсь…

Помощник вышел, прикрыв за собой дверь.

— Очень кстати, — одобрил его уход Таганцев. — Мне как раз поговорить с вами надо. Тет на тет.

У меня замерло сердце — скорее всего, Таганцев собирается сообщить мне о результатах своего посещения коллекторского агентства.

Сейчас выяснится судьба Наткиных кредитов и необходимость оккупации моей квартиры ею и Сенькой.

Константин Сергеевич, словно не замечая моего нетерпения, обстоятельно разложил на чистом листе бумаги намокшие, но вполне аппетитные эклеры и не менее обстоятельно налил в чашки кофе.

— Вам с сахаром или без? — участливо поинтересовался он.

— Душа моя, не тяни кота за хвост. — Я забрала у него ложку, положила себе сахар и довольно нервно его размешала. — Ты был у коллекторов? Что они сказали?

— Ох, Елена Владимировна… — Таганцев сел на стул, который, как мне кажется, не вполне выдерживал его вес, и Константин Сергеевич, догадываясь об этом, всегда садился на него как-то не до конца, удерживая себя на весу силой ног.

— Судя по твоему «ох», хороших новостей не предвидится, — вздохнула я. — Натка действительно числится в должниках?

— И несусветная сумма подтвердилась, — кивнул Таганцев, закидывая в рот эклер целиком. — Там просто детектив чистой воды, Елена Владимировна, — жуя, сообщил он.

— Душа моя, я тебе сейчас кофе на голову вылью, — разозлилась я. — Рассказывай!

— Есть, ваша честь! — дурашливо вытянулся в струнку Таганцев. — Рассказываю…

Я проснулась оттого, что мне приснился звонок будильника. Он именно приснился, потому что будильник мирно тикал на тумбочке, показывая десять утра — время, недопустимое для пробуждения, время, когда работа в суде уже вовсю кипит, когда я, намаявшись в пробках и выпив утреннюю чашку кофе с Димой или без оного — помощник иногда делал выбор в пользу зеленого чая, — должна разбирать дела и