— Я ж не от Владика скрываюсь!

Я не нашлась что возразить. Наткина логика часто ставила меня в тупик.

— Лен, ну сегодня же выходной, — плаксиво заканючила она, — тебе на работу не надо, ты же посидишь с Сенькой?

— Ах, я еще и с твоим сыном должна сидеть?

— А куда… Куда мне его? — Натка умоляюще сложила на груди перепачканные маслом руки.

— С собой! — отрезала я. — Ребенку нужна мать!

— Но… Лен… Владик-то ему не нужен!

— Если у тебя с ним все серьезно, пора и с ребенком его познакомить, — не очень уверенно сказала я.

— Лен, — прошептала Натка, хлопая ресницами, — как ты не понимаешь, Сенька может его спугнуть!

— Ты хоть при ребенке такое не говори…

Я оглянулась, но Сеньки и след простыл, он уже не прятался у меня за спиной, а с веселым гиканьем носился по комнате.

— Значит, так, — сказала я Натке. — Берешь сыны с собой, вы гуляете, или что там у вас в программе, а потом… перед романтической частью, ты завозишь его ко мне.

— Романтической части тогда не будет. — Слезы потекли по Наткиному лицу, прокладывая на косметической маске кривые дорожки. — Лен, Владик думает, что я…

— Юная фея?

— Нет, но чужие дети ему ни к чему.

— Тогда гони его в шею!

— Но ведь чтобы прогнать, я должна сначала сделать его своим! — топнула ногой Натка, окунув в оливье тапку.

Логика снова была убийственной, и я не нашлась что ответить.

— Вот когда он ко мне привыкнет, душой прикипит, тогда я ему и предъявлю сына, — пробормотала Натка. — Лен, это мой шанс, мой счастливый лотерейный билет. Посиди с Сенькой, а?!

— Посижу, — только и смогла сказать я. — Куда я денусь?

Натка кинулась мне на шею и поцеловала в щеку, испачкав маской, остро пахнущей цитрусом. Она помчалась в комнату, оставляя на полу следы оливье.

— Ой, я босоножки твои надену, те, серебристые?.. А блеск для губ можно взять, ты все равно им не пользуешься…

— Стой, а салат с пола убрать?! — крикнула я ей вдогонку.

— Лен, я опаздываю! Убери, пожалуйста…

И уберу, и помою, и посижу. Куда я денусь?

Я взяла чашку в надежде все-таки выпить кофе, но она выскользнула из моих рук и с веселым звоном разбилась. Субботнее утро превратилось в стихийное бедствие.

Я пошла в ванную за тряпкой, но меня атаковал бумажный самолетик — один, другой, третий… Сенька сидел на полу, вырывал из моего толстого глянца страницы, ловко сооружал из них самолетики и запускал с криками:

— Вижу цель! Иду в атаку!

Подскочила Натка, успевшая фантастически быстро снять бигуди, смыть маску, накраситься и одеться. Она закружилась передо мной в розовом сарафане и моих серебряных босоножках.

— Ну, как?

— Фея, — вздохнула я, отмахиваясь от самолетиков.

— Можно, я твоими духами французскими подушусь, ты все равно ими не пользуешься!

— Разве у меня еще остались духи? — вяло спросила я.

— Остались! — Натка бросилась к трюмо и открыла нижний ящик. — Сенька сюда пока не добрался!

Она щедро надушила виски, запястья и декольте. Потом повторила процедуру, добавила блеска на губы и румян на скулы.

— Не переборщи, — проворчала я, возвращаясь с тряпкой из ванной.

Где-то в глубине моей сумки звонил телефон, но у меня не было ни сил, ни желания отвечать на звонок. Что хорошего могло принести это утро? Глянец разорван на самолетики, пол придется отмывать полдня, а чтобы попить кофе, нужно ликвидировать слой масла на посуде.

Опять подлетела Натка, сунула мне под нос маленькую плоскую сумочку.

— Я клатч твой возьму, он же тебе все равно не нужен?

— Что ты возьмешь?

— Ну, ты темная, Лен! Эта сумочка называется «клатч». — Натка на лету поймала самолетик и показала мне глянцевые крылья с изображением девушки в бикини. — Нужно иногда журнальчики вот такие читать!

— Я пытаюсь…

— Так я возьму?

— Ты уже взяла, зачем спрашиваешь?

Натка снова поцеловала меня в щеку, испачкав ее липким блеском для губ.

— Что бы я без тебя делала!

— Что бы я без вас делала! — Я отшвырнула тряпку.

Не хочу мыть пол, не могу…

Сейчас возьму Сеньку, и мы поедем с ним в парк кататься на карусели, есть мороженое, гулять и болтать о его детских проблемах.

Сенька совсем не хулиган — просто ребенком никто не занимается, вот он и пытается обратить на себя внимание. Даже ценой надранных ушей.

— Рота, подъем! — крикнула я племяннику. Забыв про самолетики, Сенька вытянулся по стойке «смирно». — Отдраить палубу и помыть посуду! Если справишься, наша подводная лодка возьмет курс на аттракционы в парк!

— Ур-ра! — завопил Сенька и, схватив тряпку, побежал на кухню. — Я справлюсь!

— Здорово ты придумала, — восхитилась Натка. — Я бы ни за что не догадалась. Ой! — всполошилась она, услышав автомобильные гудки за окном. — Владик приехал! Можно я…

— Ой, да бери что хочешь, только иди скорее к своему Владику, — отмахнулась я.

Натка схватила с трюмо Сашкин браслет — тоненький, золотой, с подвеской-сердечком. Это была первая ее золотая вещь — я подарила браслет дочери на день рождения. Я хотела сказать Натке, что его нельзя брать, что это подарок, но… и слова сказать не успела.

— Лен, я сейчас выйду, а ты обязательно посмотри, какой у меня Владик хороший! — протараторила Натка и умчалась, хлопнув дверью так, что зазвенели оконные стекла.

Смотреть на Владика не было никакого желания, но я вдруг подумала: а если Натка опять влюбится в какого-нибудь толстого лысого «папика», польстившись на его материальное благополучие, а он, как Лешик, будет долго и планомерно вынимать из нее душу, не собираясь при этом жениться? Да еще «чужие дети ему не нужны», и Сеньку, видите ли, можно «предъявлять», только когда он «прикипит душой».

А вдруг не прикипит?

Во все времена это называлось «поматросит и бросит», а Натка почему-то была постоянным персонажем такого сюжета.

На кухне кипела уборка, поэтому мне пришлось залезть на стол, он перегораживал путь к окну.

У подъезда стоял, блестя серебристыми боками на солнце, новенький «Лексус». Возле него переминался с ноги на ногу мужик с букетом цветов. Слава богу, у него не было ни лысины, ни пуза, как у пресловутого Лешика, который так долго мучил Натку скандалами, ревностью и перспективами замужества.

С высоты третьего этажа новоявленный Владик казался вполне симпатичным и, как утверждала Натка, положительным. Белые розы, не меньше пятнадцати, светлый костюм с легкой помятостью на спине, что указывало на дорогой лен, темные волосы…