повторяет она мой вопрос, утвердительно кивая головой и улыбаясь. — Как можно не любить родного брата? Любила. Он красивым был, высоким.

Был?

Спился. Очень пил и разумом тронулся. Стал бродяжничать. И пропал. Искали очень долго, да не нашли. Несколько лет уже.

Это всё случится много позже. А сначала всё будет у брата хорошо и по-доброму. И Галина, как человек чуткий, деликатный и привыкший довольствоваться малым, отойдёт в сторону с его благополучного пути. Здоровье её вновь ухудшилось, палочка от тяжёлой неуверенной походки уже не спасала, её сменили громоздкие костыли. Состарилась бабушка. Галина не раздумывая открывает для неё дверь своей квартиры, уступает ей свой диван у окошка. Сама как-нибудь... Бабушка к старости стала капризна, своенравна. Галя плакала ночами от бессилия, от боли в позвоночнике, а утром входила, стараясь не громыхать костылями, в бабушкину комнату, приветливо улыбаясь.

Наверное, ни разу не разглядела бабушка, так сосредоточенная на своих недомоганиях и обидах, мужественного человека в своей внучке, стоявшей на костылях твёрже, чем иные на здоровых, прочных ногах. Не раз глядела, потому что не всматривалась ни в глаза ее, км в мучительно достающуюся походку. В мир иной щ отошла так — сосредоточенной на себе. А Галина молилась о неприкаянной душе бабушкиной и по сию пору молится. Она и тогда, и сейчас считает себя человеком, получившим от Господа великую милость - веру в Его Промысл, в высшую любовь. И когда знакомые скептики кивали на её костыли с циничным вопросом: «Что же твой Бог тебя без ног в жизнь вытолкал? Она только молчала и сочувственно вздыхала. Что скажешь, как объяснишь то, что не всяким словом выразишь? Конечно, скептики, даже самые убеждённые, лукавили. Не могли они не видеть, что эта женщина, по всем меркам обездоленная, убогая, лишённая не только радости материнства, но и куда меньших радостей, коим несть числа (поплавать в море, сделать генеральную уборку в квартире, купить новые босоножки, станцевать вальс, пройтись перед сном по городу, съездить в гости, попариться в бане, прополоть грядку...), эта женщина в чём- то очень важном превосходит их. И это «что-то» из области духа, области неизведанной и страшащей. Они понимали, что корень её достоинства и светлой радости от того что живёт, в вере её, но заглянуть поглубже боялись, дабы не увидеть там собственное убожество и обездоленность, собственную «инвалидность». А она жила, не подозревая о новом испытании...

Был вечер. Зазвонил телефон. Знакомые звонят долго, зная, что ей скоро к телефону не подойти. Этот же звонок оборвался, но потом опять...

Мне Галю, — голос хриплый, старческий, больной.

Я - Галя.

А я мама твоя. Здравствуй, доченька...

Она не покачнулась на своих костылях. Она тихо сказала:

Здравствуй.

Потом Галя допоздна звонила знакомым, просила взять такси и ехать по далёкому незнакомому адресу за мамой. За мамой, которой плохо, мамой, которая парализована и над которой Галин брат издевался: морил её голодом, даже бил. Мамой, которая, выждав минуту, подползла к телефону и со второй только попытки набрала номер своей выросшей без неё и успевшей состариться без неё дочери. Телефон чудом подсмотрела у сына.

Маме она отдала свой любимый диван у окна. Тот самый, который когда-то отдала бабушке. Мама долго не могла наесться. Она жадно съедала обед, потом просила чаю, потом чего-нибудь вкусненького. Галя целыми днями стучала костылями из комнаты на кухню, жарила, парила, разогревала, по ночам подносила лекарство, а ещё сидела рядом, слушая страшные рассказы настрадавшейся у родного сына мамы.

А когда мама засыпала, Галина плакала. Плакала от боли в позвоночнике и от усталости в слабых ногах, а ещё от того, что завтра будет страшный день - суббота. День, когда парализованную маму надо мыть; А сделать это выше её сил, потому что — костыли, потому что — немощь.

Галка, — весело позовёт её утром мама, — дай мне Галка, анальгин, голова что-то разболелась.

Сейчас, мама, сейчас. — Как хорошо, что она не догадывается о моей печали, как хорошо, что она не видит, как мне тяжело.

Ей говорили всякое. Дурой звали. Вертели пальцем у виска. Даже предлагали свои услуги, чтобы устроить мать в дом престарелых.

При живой дочери в дом престарелых? Опомнитесь! — вразумляла она знакомых. - При живой-то дочери...

Время шло. Мама подолгу рассматривала Галины фотокарточки. «Это я на Первое мая, к нам приезжали из цирка, даже медведя дрессированного привозили, представляешь? А это у меня день рождения, вся наша палата: Таня Захарова. Евгения Петровна, Танечка... А хочешь, расскажу, кем я хотела в детстве быть? Ни за что не догадаешься -