Один раз я была у них дома. Звонарь Андрей приболел, и мне надо было взять у него ключи от колокольни. Шёл пост, и первое, что я почувствовала, войдя в квартиру, запах жареных котлет. Да, подумала, нелегко Андрею спасаться в таких чуждых ему условиях.

Он сиротливо лежал под клетчатым пледом и читал Феофана Затворника.

- Я отделился от них, - сообщил он мне. - Теперь сам себе готовлю. Видите, что вытворяют? Им обязательно нужно в пост котлеты. Это они специально, назло мне. А вечером я - на молитву, а они телевизор врубают, сериал им, видите ли, надо смотреть.

Конфликт нарастал. Звонарь Андрей стал ночевать в сторожке. Как-то туда пришёл Алёша:

Хватит чудить, отец. Кто тебя выгоняет? Пойми, не могу я поститься. Удивляюсь, как ты выдерживаешь. Неужели это так важно для души, ест человек мясо или нет? Не понимаю.

И не поймёшь! Ты в храм не ходишь, где тебе понять! Крест опять не надел? Не буду разговаривать, пока без креста ходишь.

Опять остался в сторожке. Купил себе кипятильник, пачку сахара, заварку. Зажил холостяцкой жизнью. Приходила жена. Она не стала разговаривать с Андреем Егоровичем, сразу пошла к батюшке. Тот слушал её, хмурился. Потом отправился в сторожку и долго пробыл внутри. Уж и не знаю, о чем они говорили, только следующее воскресенье звонарь пробежал мимо меня с каким-то угрюмо-решительным лицом.

- Андрей Егорович, с праздником!

- Для кого праздник, а для кого искушение. Батюшка говорит: домой возвращайся. Да ни за что! Меня там не хотят слушать. Делают всё назло. Нет, пусть сначала придут в храм. Крест наденут, научатся постные дни признавать. Пусть раскаются.

       Он был в большом гневе. Не захотелось продолжать с ним разговор. Вскоре опять новость: звонаря Андрея бросила жена. Уехала к родителям вместе с Алексеем. Андрей Егорович вернулся в пустую квартиру. Всю занимать не стал, оборудовал себе самую маленькую комнату: повесил иконы, зажёг лампаду. Что-то непонятное произошло с его обликом. Он обрюзг и потемнел лицом. Не было больше в его глазах той радости, светлого торжества, которое прежде делало его красивым. Он стал как-то обиженно поджимать губы, в голосе появились плаксивые интонации. Раньше я любила поговорить с ним после того, как отзвонит в воскресенье, теперь почему-то не хотелось. А он, как нарочно, ко мне с беседой, будто только и ждал.

- Моя приезжала. Думал, мириться, оказалось - за паспортом. Буду, говорит, на развод подавать. Я ей сказал, что не считаю себя в браке с ней - мы же не венчанные.

Один раз я робко попыталась его вразумить:

- Андрей Егорович, дорогой, пошли бы к жене, помирились. Может, обойдётся, найдёте общий язык. И Алёша вас ждёт. Подумайте, ему-то каково.

Не ожидал от вас, - отрезал звонарь. — Вы же подталкиваете меня к греху. Странно, очень странно...

А Алёшка вскоре возьми да и женись. Девочка совсем молоденькая, чуть ли не после школы, солистка из их «Свежего ветра». Отец не пошёл на свадьбу, сказал: без венчания не признаю. А они решили с этим повременить. И опять - коса на камень. Алёша стал жить у тёщи. Жена, похоже, оставила Андрея Егоровича совсем. Жизнь благополучную, накатанную, вдруг перекосило, переиначило. Как ни хорохорился звонарь Андрей, несладко ему было одному в пустой квартире.

А потом я на три года уехала из Москвы. Вернулась весной, аккурат перед Пасхой. На службу пришла пораньше, но как ни высматривала на колокольне звонаря Андрея, не увидела. На его месте был худенький черноглазый парнишка.

А Андрей-звонарь, Андрей-то где?

Звонарь Андрей? Я такого не знаю.

...Шёл дождь. Прыгали в лужах пузыри. Воскресный день не обещал долгожданного солнышка. Я торопилась на службу и вдруг увидела его. Поначалу засомневалась: уж очень он был какой-то респектабельный, сытый. Человек держал над собой большой чёрный зонт и осторожно обходил лужи. Мы поравнялись, и я чуть замедлила шаг:

Андрей Егорович? Звонарь Андрей?

Звонарь Андрей... Да, было такое приключение в моей жизни. Звонил, доводилось. Теперь вот опять в оркестре. Так сказать, вернулся на круги своя.