за шоссе виднелись домики под шифером и черепицей, — в совхозном поселке, и всех знает.
Хаблак подошел к самому краю крутого берега. Море подмывало его, он медленно и неохотно отступал, последний оползень, видно, был совсем недавно, море не успело еще смыть каменистую землю.
—
Где нашли тело погибшего? — спросил Хаблак у сержанта.
Тот указал на прибрежные камни:
—
Вон там, видите, немного правее. Если споткнулся, удержаться трудно, пошатнулся и упал, тут ничто не спасет.
И в самом деле, крутой берег нависал над самым морем. Хаблак представил, как падал Манжула, и содрогнулся, закрыв глаза. Вероятно, Манжула несколько раз ударился об острые выступы горы, прежде чем разбился на прибрежных камнях.
Майор вздохнул и сошел с тропинки. Сказал недовольно:
—
Место такое опасное, я бы запретил тут шататься.
—
Как? — не удержался от ироничной улыбки сержант. — Милицейский пост не поставишь. Да и не ходят тут, иногда только пацаны и дачники. Те всюду пролезут, будет пост или нет. Но до этого времени как-то обходилось.
—
Объявление бы написали, — поддержал Хаблака Волошин. — На фанере или доске. Опасная зона, и ходить запрещено. Хотя бы предупредили людей.
—
Скажу председателю сельсовета, — пообещал сержант, но без энтузиазма, без сомнения знал, что это объявление все равно ни на кого не повлияет, только раззадорит любопытных,
Хаблак взглянул на часы — около шести, значит, у них с Волошиным есть часа три, чтоб осмотреть гору и подходы к ней.
—
А дачников в вашем селе много?
— спросил сержанта.
—
Не так уж, но есть. До моря километра три, три с половиной, да и через шоссе переходить в жару не очень приятно. Не то что в прибрежных селах. Там люди деньгу лопатой гребут, а у нас не очень. Есть, конечно, и у нас дачники — из Одессы и других городов, кто беднее, ну и родственники приезжают. У нас дорого за комнату не берут, а в совхозном магазине овощи всегда по государственной цене, не то что у приморских спекулянтов, у них попробуй купить! За помидоры знаете сколько дерут?.. А персики и виноград!..
Хаблак дал сержанту фотографию Манжулы, которую предусмотрительный Волошин догадался прихватить с собой.
—
Вот что, Биленко, — попросил, но просьба его прозвучала как приказ, — пока мы со старшим лейтенантом тут будем трудиться, покажите этот снимок в селе. Может, кто-нибудь и узнает.
Сержант с радостью взял фотографию: наконец покинет это осточертевшее место, к тому же, наверно, еще не обедал, обошелся бутербродами, вон под акацией портфель, из которого выглядывают термос и промасленная бумага.
—
Сделаем, — пообещал твердо, — я тех, кто комнаты сдает, знаю, у них прежде всего и поспрашиваю.
—
Вот-вот, — одобрил Хаблак, — это очень важно, надеюсь, понимаете?
—
Как не понимать, — вытянулся сержант, — все будет сделано, товарищ…
—
Майор, — подсказал Волошин.
Сержант вытянулся еще старательнее: майор из самого Киева не приедет из-за какой-то мелочи на пустынный черноморский берег.
Биленко ушел, а Хаблак с Волошиным внимательно, метр за метром, начали осматривать местность. Грунт был тяжелый, глинистый. Дождь прошел трое суток назад, днем, когда туман затянул Одесский аэропорт, с того времени стояла жара, и солнце высушило землю. Следов на тропинке и возле нее не нашли, валялись только окурки, но уже намоченные дождем и пожелтевшие на солнце,
Волошин ругался сквозь зубы, проклинал южный зной, так усложняющий работу одесситов: все у них, мол, как-то не так, и слава о них какая-то подмоченная — порт, Привоз, жаргон, оперетта с Водяным. Вон в Ленинграде, хоть и тоже порт, все солидно и капитально, памятник Петру, а не какому-то малоизвестному Дюку Ришелье, дожди не такая уж редкость, и грунт не каменеет за каких-нибудь пару дней.
Он ругался и бурчал, однако все же первый заметил след от каблука на узком промежутке между тропинкой и краем обрыва, как раз над камнями, где разбился Манжула.
Хаблак стал на колени и чуть ли не обнюхал этот след: каблук и половина подошвы отпечатались более или менее выразительно, каблук резиновый или из какого-то заменителя, совсем новый, с рубчиком, чтобы обувь не скользила.
Волошин снял со следа гипсовый отпечаток, и они продолжили поиски. Следов больше не нашли, да и вообще не попалось больше ничего, кроме свежего окурка сигареты «Кент», зацепившегося за высохшую полынь метрах в семи от тропинки.
Окурок взяли осторожно, пинцетом, и спрятали в целлофановый пакетик, как будто это была невероятная ценность — докуренная почти до фильтра сигарета.
—
А мы молодцы, — хвастливо промолвил Хаблак. — «Группа Басова не все заметила.
—
Не критикуй мое начальство, — возразил Волошин. — Не знаем, что у них.
Еще два часа лазили они по горе, осматривая каждый клочок земли, каждый кустик полыни или ковыля. Солнце закатилось за тучу над самым горизонтом, когда прекратили поиски. Волошин закурил и сел над обрывом, а Хаблак начал медленно спускаться тропинкой. Вдруг остановился и позвал Волошина. Тот неохотно поднялся, бросил окурок, посмотрел, как летит с высоты и спустился к майору.
Хаблак присел на тропинке там, где она только начинала свой крутой подъем.
—
Глянь-ка сюда, Захар!.. Как считаешь, что это такое?
— Он ткнул пальцем в едва заметную полоску в пыли рядом с тропинкой.
Волошин опустился на колени.
—
Может, мальчишка тянул, палку по земле, — предположил он.
—
Не исключено. А представь себе: мы с тобой тянем третьего… Ты взял его под мышки, я за ноги. И одну ногу на мгновение выпустил…
—
Думаешь, она и оставила эту борозду?
—
Может быть такое, Захар?
—
Почему бы и нет…
Хаблак сделал несколько фотографий этого следа. Волошин посмотрел, как майор щелкает аппаратом, и сказал:
—
Преступники могли оглушить Манжулу тут, в ложбинке. Место безлюдное, пляжники ходят редко. Оглушили или даже убили. Потом отнесли тело наверх и сбросили с обрыва.
— Угу, — подтвердил Хаблак. — Но ты забыл про след каблука. Завтра утром эксперты сравнят его с каблуками туфель Манжулы и, допустим, установят идентичность… Что тогда скажешь?
—
Скажу, что этот Манжула несусветный болван. Если это его след, не о чем говорить: оступился и сорвался с кручи.
Шофер спал на заднем сиденье «Волги». Хаблак тоже с удовольствием подремал бы
Вы читаете Взрыв
