ей хорошую взбучку. Пресвятая дева Мария! О чем думает леди Сибилла, позволяя своей дочери такие выходки? А если леди Сибилла целиком погружена в благочестивые мысли, то уж Анна была просто обязана удержать хозяйскую дочь от такого безрассудства. Но он не мог высказать эти возмущенные мысли, чтобы не выдать себя и свое прошлое, связанное с замком Дунгельд. Вслух он лишь грубовато спросил:
— Что тебе понадобилось в лесу среди ночи?
Амисия сразу забыла о своем позорном падении и вспыхнула от обиды:
— Я пошла на огромный риск — и все ради того, чтобы предупредить тебя об опасности.
Гален поднял брови, но ничуть не смягчился. Он не стал спрашивать об очевидном.
— Ну и ладно! — воскликнула Амисия, до глубины души уязвленная его черствостью. — Барон тебе еще покажет!
Она вырвалась от него и хотела броситься прочь, но зацепилась за куст терновника. Шипы крепко держали ее юбку. Резко обернувшись, Амисия попыталась освободиться, но только сильнее запуталась.
— Погоди, порвешь платье, — сказал Гален, стоя у нее за спиной. — Дай помогу.
Но Амисия в ярости дергала материю, не желая принимать от него помощь.
Гален поневоле схватил девушку одной рукой за талию, прижимая к себе, а сам наклонился, чтобы высвободить ее юбку из цепких шипов терновника. При всех благих намерениях это было ошибкой. Его одурманили запахи луговых цветов и обольстительные формы девичьего тела, оказавшегося совсем близко.
От ощущения сильной руки, удерживающей ее на месте, и близости теплого, крепкого тела, у Амисии захватило дух. Ее праведный гнев улетучился как дым. Она решила хотя бы изобразить оскорбленное достоинство и опустила густые ресницы, чтобы не смотреть, как свободная рука Галена отцепляет материю ее юбки от многочисленных шипов. Это было опрометчиво, но Амисия спохватилась слишком поздно. В темноте, не нарушаемой даже лунным светом или игрой теней, она отчетливо осознала свое влечение к мужчине, чьи черные, как сама ночь, волосы легко касались ее щеки. Амисия перестала сопротивляться. Она только боялась, что крепко обхватившая ее рука почувствует, как у нее колотится сердце, и тогда Гален догадается, что она так взволнована не от страха или гнева, а от воспоминаний об их последней встрече, когда она подчинилась его пламенным объятиям.
Юная красавица растаяла как воск, оказавшись в опасной близости от Галена. Его рука замерла у очередного цепкого шипа. От ее легкой дрожи и прерывистого дыхания у него в жилах вспыхнул огонь. Ему осталось совсем чуть-чуть повернуть голову, чтобы его губы оказались у атласного изгиба между девичьей шеей и плечом.
Амисии показалось, что ей на кожу поставили тавро — так обжег ее этот поцелуй. Однако она не отстранилась, а только выгнула шею. Мучительное наслаждение охватило ее… Со сдавленным стоном она откинула голову на широкое мужское плечо.
Этот тихий стон лишил Галена рассудка. Вначале он успокаивал себя тем, что, вкусив медвяного нектара, сможет вовремя остановиться. Теперь выдержка изменила ему. Он резко оторвал последний клин материи от острых шипов, отступил назад и развернул Амисию к себе лицом. Его руки скользнули под плащ и стали поглаживать девичью спину, с каждым движением теснее привлекая Амисию к груди. Его рот жадно и вместе с тем бережно накрыл ее губы и заставил их приоткрыться. Поцелуй становился все более страстным, и Амисию закружил ураган неизведанных ощущений.
Когда она порывисто привстала на цыпочки и изгибы ее тела совпали с изгибами его твердой плоти, Гален понял, что держится из последних сил. Хваленая выдержка готова была вот-вот ему изменить. Если эта неискушенная, но обольстительная дикарка не одумается, он ничего не сможет с собой поделать.
Но Амисия уже утратила способность рассуждать, поэтому она не поняла, что Гален пытается ее отстранить из самых благих побуждений. Она не могла смириться с кажущейся холодностью и снова прильнула к его груди.
Теперь и у Галена вырвался слабый стон. Эта девушка, сама того не ведая, подвергала его чрезмерному искушению, а себя — неминуемой беде.
Опасаясь, как бы он не оттолкнул ее опять, Амисия просунула свои тонкие пальчики сквозь сильные мужские пальцы. Прикосновение мягких, не привыкших к труду ладоней еще раз утвердило Галена в мысли, что эта наивная обольстительница девственна и высокородна — два этих обстоятельства стояли как преграда на пути к удовлетворению заветного желания. Гален едва не угодил в ловушку, расставленную ими самими, забыв, что и девушка, и он выдают себя не за тех, кто они есть. Человек чести, он не мог позволить себе взять то, что она в своем неведении готова была отдать — это было бы равносильно предательству памяти его покойного крестного отца. Что и говорить, эта девушка при всем своем очевидном сумасбродстве была слишком невинна, чтобы понимать, на что она себя обрекает под покровом лесной темноты. Но Галену, с его обширным опытом, не подобало терять контроль над своими ощущениями. Однако, несмотря на эти разумные доводы, он никак не мог унять огонь в крови. Напротив, его волнение только усиливалось. Высвободив пальцы, он положил ладони ей на плечи и решительно отстранил ее от себя.
— Так чем же грозит мне барон? — хрипловато спросил Гален, глядя прямо в ее глаза, вспыхнувшие недоумением.
Амисия, сгорая в пламени чувств, не сразу сообразила, о чем он говорит. Кровь гулко стучала у нее в ушах. Она не на шутку смутилась, когда поняла, что не может столь же легко совладать с собой, как Гален. Видно, она ничуть не привлекала его. От обиды ее глаза снова полыхнули огнем.
Гален криво усмехнулся. Ему стало ясно, что его сдержанность, которая далась ценой неимоверных усилий, оскорбила самолюбие девушки, но он знал, какое потрясение ожидало ее, вздумай он воспользоваться ее доверчивостью.
Амисия пришла в негодование: в его улыбке ей померещилась насмешка. Она демонстративно отвернулась и нашарила под ногами упавший плащ, потом выпрямилась и заговорила, кляня себя за дрожь в голосе:
— Гилфрей отправляется на рассвете, чтобы поквитаться с тобой за ограбление сборщика податей. — Под пристальным взглядом серебристо-зеленых глаз Амисия забыла, что ей следует быть осмотрительнее в своих речах.
От плохо скрытого насмешливого удивления у Галена в углах рта пролегли заметные складки. Неужели эта девчонка не слышит, что говорит? Она же выдала себя с головой. Кто, кроме обитателей замка Дунгельд, мог бы прознать о планах барона? Кто, кроме членов семьи, осмелился бы назвать барона запросто — «Гилфрей»? А ведь у нее такая оговорка проскользнула не в первый раз.
Амисия сразу почувствовала свою оплошность. Она, как всегда, выпалила, не подумав, и теперь поспешила сочинить правдоподобное объяснение своей осведомленности:
— Мне… моя сестрица Мелли прислуживает наследнице поместья Райборн — та ей проболталась. Вот Мелли мне об этом и рассказала, когда вернулась домой, а дело было к вечеру. Я все бросила — и сразу к тебе, чтоб до рассвета успеть.
Если бы Гален не знал, кто она такая, он бы, пожалуй, попался на эту удочку. Единственное, что еще не нашло своего объяснения — это фамильярное упоминание имени барона.
— Спасибо, что побеспокоилась. В благодарность я провожу тебя до хижины, что стоит на краю деревни — так, кажется? — Он сделал паузу, чтобы посмотреть, как эта изобретательная девчонка сумеет отказаться от его великодушного предложения.
Улыбка так и застыла на губах Амисии. Лихорадочно соображая, как бы выкрутиться, она теребила завязки у ворота плаща. Впервые жизни ее застигли врасплох.
Гален заметил, как нахмурились тонкие брови и опустились уголки пухлых губ. Если бы она отказалась от его сопровождения, ей бы пришлось ночевать в лесу, в полном одиночестве. Он быстро нашел выход:
— Впрочем, не стоит плутать в чаще, когда вокруг кромешная тьма. Обитателям леса это может не понравиться.
Амисия с облегчение вздохнула.
— Да уж, и люди, и звери здесь лютые. Не знаю, кто хуже.
Гален ответил ей заразительной улыбкой:
