Скинула платье, обувку и, оставшись в одном исподнем, растянулась на топчане. В раскрытое окно впрыгнул кот, важно прошелся по подоконнику, потом сиганул на топчан, устроился рядом с Дашкой.

Про бабку Аграфену она вспомнила случайно, когда покинула Рогнеду и искала временное пристанище. Можно было, конечно, остаться и там, у Менялы, но Дашка не стала этого делать. Девчонка эта постоянно будет рядом и вопросы ненужные задавать начнет, а это ни к чему. Поэтому и ушла, решив, что вернется к ней потом, когда удастся задуманное. Бабка Аграфена приняла ее сразу, будто ждала. Про плату даже и слышать не хотела, только руками замахала да выделила вот эту комнатенку. Правда, ворчала иногда недовольно, но Дашка на это внимания мало обращала, другие заботы голову будоражили.

Долго она думала, как ловчее клад из Колычевской усадьбы вынести. И не могла ничего иного придумать, как только поджечь подворье и затем, после, когда одни головешки останутся, золото и вынести. Оно настолько глубоко упрятано, что ничего ему не сделается, земля схоронит. Правда, сомнения были, куда ж без них… Но, устав ломать голову, поняла — это настолько дерзко и неожиданно, что может и получиться.

Знала — одной не управиться, помощник нужен. От лихой братии отказалась сразу, вспомнив Кистеня с его ватажниками. Потом с ними греха не оберешься, а чем меньше людей об этом знают — тем лучше. Два дня искала, а вчерась, совершенно случайно, встретила увальня этого, Михея. Сразу приметила, что не городской, а из деревни, значит, знакомцев лишних не будет. Хоть силен, — что она подметила, когда тот ловко расправился с возницей, но робок до необычайности. Поняв это, решила привязать его к себе. А чем привязать, как не чарами женскими? Ни разу она не вытворяла такое, а тут решила попробовать. Пришлось для этого поступиться главным правилом — никому не открывать сущность свою. Но когда сделала так, поняла — не ошиблась. Поплыл юнец, очарованный ее вниманием. Знала, что теперь он весь ее, без остатка. Историю придумала слезную, чтоб разжалобить его еще больше и ненависть распалить. Сейчас, наверное, сидит, ждет завтрашнего дня. Ну, да пущай сидит, а завтра, благословясь, все и свершится. Только б удалось задуманное! С этими мыслями Дашка и уснула.

Через некоторое время заглянула бабка Аграфена. Увидев, что постоялица спит, недовольно покачала головой, согнала кота и тихонько прикрыла дверь.

С первыми проблесками зари Дашка вновь пропала из дому. Старая ведунья слышала, как та тихонько кралась мимо ее, как скрипнула входная дверь. Но вставать не стала, зная, что Дашку все равно не вразумить. Пусть идет, куда ей вздумается, в платье своем, мужицком… даст Бог, к ночи явится.

Но Дашка ни явилась ни к ночи, ни к следующему утру. Бабка Аграфена никогда больше не видела своей странной постоялицы. Только знала, что жива та, видела все своим внутреннем глазом. Оттого вздыхала иногда, сидя с котом на лавочке перед избой. Рябой тоже тосковал, но вида не показывал, сберегая гордую кошачью натуру.

Весь день Дашка готовилась к тому, что предстоит сделать ночью. Еще раз обошла Колычевское подворье.

Приметила, где ловчее подпалить, чтоб занялось сразу и охватило все постройки. Где поставить Михея, так, чтобы сдуру в лапы стражникам не угодил. И где затаиться, когда суматоха поднимется. Одним словом, прокрутила в голове все, и только после этого направилась в харчевню — как раз и время уже было подходящее.

Она приметила Михея сразу, едва только вошла. Он сидел к ней спиной в дальнем углу и крутил башкой по сторонам. Дашка подошла, села рядом.

— Заждался?

— Да нет. Думал, что ты не придешь уже.

— Как? Я же обещала. Да и сил больше нет терпеть, скорее бы свершить все то, что задумала. Пойдем отсель.

Когда вышли на улицу, Михей спросил:

— А потом куда? Ну, после того, как выполним все?

— Потом? Не знаю… — Дашка пожала плечами. — Уйду из города. Нечего мне делать здесь. Пойду, куда глаза глядят. Мир, слава Богу, не без добрых людей.

— Меня возьми с собой, — запинаясь предложил Михей.

До нее не сразу дошел смысл, а, когда поняла, о чем тот говорит, встала как вкопанная.

— Зачем?

— Должен же тебя кто-то оберегать. — Михей старательно прятал глаза. — Вдруг да обидит кто? А я вступлюсь!

«Этого еще не хватало. Совсем сдурел паренек, али умом тронулся», — подумала, а вслух сказала:

— А как же родители твои? Ведь горевать будут, ежели узнают, что ты пропал незнамо где. — Они двинулись дальше.

— Сирота я. И тосковать по мне некому.

— Ладно, поглядим… Ты только сделай все как надо, да не оплошай.

— Положись на меня! — Михей вмиг воспрянул духом, даже стал как будто выше ростом. — Я, знаешь, какой сильный да ловкий… Я… Я… Да в деревне мне равных не было!

— То деревня, а то — город… Тихо будь, пришли уже.

— Значит, здесь живет обидчик твой? — Михей оглядел высившийся в темноте тын.

— Да, тут хоромы боярина этого. Наверное, сейчас с подручными своими пирует. Аль измывается, гад, над очередной жертвой… Ненавижу!

— Нечо… Сегодня ему не сладко придется.

Пока шли, незаметно опустилась ночь. Подошли уже почти впотьмах. Дашка похвалила себя, что все разведала еще днем, поэтому ориентировалась легко, словно и не было кромешной тьмы кругом. Вокруг всего подворья был вырыт небольшой ров, обычно всегда доверху заполненный водой, а сейчас только на дне блестели небольшие лужицы. Прямо напротив ворот через ров были перекинуты мостки. Еще издали Дашка заметила стражника, маячившего на мостках. Про себя ругнулась. Черт его вынес за пределы подворья, сидел бы там взаперти! Пришлось забирать вправо и обходить бдительного сторожа. Наконец добрались до нужного места. Дашка исчезла во мраке, но вскоре появилась, сунула в руки Михея три смоляных факела да трут с кресалом. Шепнула:

— Зажжешь сразу три и бросай через забор, — принялась поучать. — Да пригнись ты, а то стоишь, как оглобля в чистом поле… В этом месте аккурат к самому тыну стена боярского дома подходит. Так что не промахнешься. Как швырнешь один, пожди чуток, а как разгорится — и два других бросай. Тут сарай да овин рядом, вмиг запылать должны. Сам осторожен будь, действуй с оглядкой, страже не попадайся, а то вмиг на пику насадят. Когда переполох подымется, ты и сигай куда в сторону. Меня не ищи, сама тебя найду. А лучше так… свидимся завтра в той же самой харчевне. Уразумел?

— Не дурак, чай. А не обманешь, точно придешь?

— Приду, приду, не сумлевайся! — Дашка прислушалась-вроде, говор где услышала. Напряглась. Да нет, показалось… Оборотилась опять к Михею. — Молитвы знаешь?

— Зачем? — удивился тот.

— Знаешь, говорю?

— Конечно, знаю, православный как не то.

— Как только я уйду, начинай читать Отче наш. Как дочтешь до конца, так и бросай первый факел.

— А, теперь понял. Хитрая ты! Откуда ты все это знаешь?

— Жизнь научила, когда от боярина скрывалась… Ну, ладно, пошла я! — И, не попрощавшись, Дашка исчезла во мраке.

Михей проследил, как она, словно кошка, исчезла в темноте, прислушался. Вроде тихо все кругом, только где-то за тыном собака брешет. Ничего, скоро здесь такой шум подымется, что не приведи Господь. Только бы удалось все, и главное — девицу эту не подвести. Сколько все-таки пришлось вытерпеть бедняжке! Ну, теперь за все заплатит обидчик ее. За все! Тут Михей вспомнил, что так и не спросил, как зовут девицу эту. Как-то и не подумал об этом — не до того что ль было. Вот растяпа!

Михей вытер пот с лица, положил рядом с собой деревянные колья, обтянутые тряпками, изрядно пропитанными горючей смолой, по другую сторону — трут с кресалом. Тут вспомнил, что наказывала