Он сидел, развалившись, в отцовском кресле, а Граф примостился на подставочке для ног. Вернувшись домой, он покормил собаку, а сам, чувствуя себя слишком опустошенным и усталым, чтобы позаботиться о горячем ужине, съел апельсин, банан и рогалик, а затем вышел на лужайку и уселся в кресло, дожидаясь, когда появятся первые звезды. Испокон веков люди черпали утешение, созерцая ночное небо – далекие созвездия, падающие звезды. Том был одним из бесчисленных миллионов. Фраза о том, что, глядя на звездное небо – средоточие тайн вселенной, человек приходит к мысли о собственном ничтожестве, стала клише. «Но в ней заключена истина, – подумал Том, – потому она и превратилась в клише».

– И вот, – вслух произнес он, отчего Граф поднял голову и посмотрел ему в лицо, – я пришел в этот мир, не приложив к тому ни малейший усилий, я пробуду в нем какое-то время, а потом уйду и разве это будет иметь хоть какое-то значение? Я даже не знаю, кто я на самом деле и где мое место, а Тимми, возможно умрет, и сердце у меня разрывается от боли, но кого, черт возьми, это волнует? А меня самого это разве волнует? Нет. Мне наплевать, проснусь я завтра утром или нет.

Собака забралась ему на колени и лизнула руку.

– Полегче, – пробормотал он, обращаясь то ли к самому себе, то ли к Графу, – полегче. К глазам подступили слезы, и он закрыл глаза. Расслабься. Усни. Может, тебе повезет и ты не проснешься.

Ему снился сон и хотя, как любой сон, он казался явью, в сознании Тома странным необъяснимым образом как мгновенная вспышка мелькнула мысль: «Я вижу сон».

…Тимми лежит в гробу, усыпанном красными цветами. «Это же цветы, которые я посадила в прошлом году, – восклицает мама, – уберите их, они его душат». Рядом рыдает Маргарет Кроуфильд. Она идет к Тому, постепенно раздуваясь, как воздушный шар. Лицо ее становится огромным. Она подходит совсем близко. Том может разглядеть каждую ее ресницу в отдельности. Он видит маленькую коричневую родинку около носа, жемчужины в серьгах, виднеющихся из-под блестящих волос. «А вы-то с какой стати плачете? – орет на нее Бэд. – Он не ваш сын». Кто не ее сын? Тимми? Том? Артур стоит поодаль, его всезнающие глаза улыбаются, но от этой улыбки кровь стынет в жилах. Я вас всех вижу насквозь, читается в этом улыбчивом взгляде. Том вздрагивает и протягивает руки, чтобы взять цветы, которые мама снимает с гроба. Цветов много, он не может их удержать, они падают на землю. «Мама, не надо больше, – умоляет он. – Мама остановись». Но в следующее мгновение он уже маленький мальчик. Он находится в большом магазине, где много народа. «Я вернусь через секунду», – говорит мама. «Останься здесь, не уходи, – просит он в ужасе. – Мамочка, не оставляй меня».

Том проснулся в холодном поту, чувствуя, что все тело у него затекло. Было совсем темно. В доме звонил телефон. Он вскочил и, спотыкаясь, поднялся по ступеням. Если это из больницы… Если Тимми…

– Алло! Алло! – закричал в он в трубку.

– Это я, Робби. Где ты пропадаешь? Я всю неделю пыталась тебе дозвониться.

– Тимми снова в больнице, и мы почти все время проводим там.

– Ох, Том! Ему опять плохо?

– Да, очень. Мы не знаем… не знаем, чем все это кончится.

– О, как ужасно.

Жалость была хуже всего. Тебе хочется, чтобы тебя пожалели, ты нуждаешься в жалости и все же жалость причиняет тебе душевную боль, терзает тебя.

– Я позвоню, когда положение прояснится, – сказал он.

– Ты не сможешь мне позвонить. В моей комнате нет телефона. Я все время звонила тебе из холла. Здесь все чудесно. Я узнаю массу нового. Но сейчас не время говорить об этом. Том, я скучаю по тебе.

От нахлынувшего вдруг желания у него сжалось горло, и слова давались ему с трудом.

– Господи, как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом. Я собираюсь лечь спать. В холодную одинокую постель. Я уже так замерз, что весь дрожу.

– Это все нервы. Но, милый, ждать осталось совсем недолго. Неделя, потом еще одна. А пока… ах, Том, я буду молиться от всего сердца. Я переживаю за Тимми так же, как если бы он был моим родным братом, хотя я его никогда не видела. Я переживаю потому, что он твой брат. Думай о том, что до сих пор он все-таки каждый раз поправлялся.

– Постараюсь.

– Сейчас мне уже надо идти. Спокойной ночи, милый. Поспи, если сможешь.

Положив трубку, он какое-то время стоял у телефона, чувствуя, что губы у него раздвигаются в слабой улыбке. Ни одна из проблем, тяжелым грузом лежавших на его плечах, не решилась, но все же за эти несколько минут настроение у него изменилось. Он больше не ощущал себя крошечной песчинкой мироздания, частичкой материи, распад которой не имеет никакого значения.

Сомневаться не приходилось – ее дух придал ему силы. Ее теплый хрипловатый голос отражал ее бодрую энергичную натуру и, услышав его, Том и сам почувствовал себя бодрее. Ему даже показалось, что одной лишь силой своей воли Робби сумеет заставить Тимми жить. А что до истории с Кроуфильдами, как же она стала бы над ней смеяться. Том представил, как она откидывает голову и заливается презрительным смехом. «Что за наглость! Что за дурацкая шутка, – сказала бы она. – Да кто они такие, чтобы воображать, что им удастся этот подлый трюк?»

И ему захотелось, чтобы новый семестр начался уже завтра. У Робби будет новая комната. На окнах будут висеть занавески с оборочками, повсюду будут расставлены самые немыслимые безделушки, а на кровати будут восседать многочисленные плюшевые звери. Забавно, что девушка, зарекомендовавшая себя способным химиком-аналитиком, может придавать значение всяким оборочкам на наволочках и занавесках и черным кружевным ночным рубашкам. Но и эта ее черта привлекала Тома.

Внезапно он вспомнил, что в магазине подарков при больнице видел большого белого плюшевого медведя с очаровательной забавной мордой, пушистого и мягкого. Робби он наверняка понравится. Завтра, что бы ни случилось, он купит этого медведя ей в подарок.