– Не знаешь? Зато я тебя хорошо знаю! А ну, дай мне дорогу!
Женщина оттолкнула растерявшуюся Назан, и та при слабом свете едва мерцавшей лампы узнала Наджие.
– Закрой дверь. Я принесла тебе вина.
Назан машинально повиновалась.
– Теперь не убежишь от меня!
Только сейчас Назан поняла, что совершила большую оплошность. «Что я наделала!» – с отчаянием подумала она, закрыв руками лицо.
Яркий блеск бриллианта ослепил Наджие. «Да ведь это тот самый перстень! А Хаджер-ханым уверяла, что он потерялся…»
– Как же ты его не продала? – она показала пальцем на перстень.
Назан молчала.
«Надо напоить её до бесчувствия. А там…» Наджие наполнила стакан.
– Бери!
– Не хочу!
– Почему? Я принесла тебе по старой дружбе.
– Не хочу! – Назан подняла голову. – Умоляю, не говори никому, что ты узнала меня!
– А чего тебе таиться? Я бы на твоём месте не стала терпеть нужду, имея такого сына.
Назан метнулась, как подстреленная птица.
– Нет! Я не хочу! Не хочу, чтобы сын знал обо мне!
– Ты не хочешь, зато… – глаза Наджие хищно сверкнули, – …зато я хочу!
– Что-о-о? – Назан с ненавистью взглянула на кабатчицу.
– Назан-ханым, – вкрадчиво проговорила Наджие. – Ведь я для тебя стараюсь. Твой сын доктор, его невеста – дочь богатого человека. У него столько денег, сколько песчинок в пустыне… А мы с тобой бедняки. Плохи наши дела!
– Нет, нет! Пусть сын считает меня мёртвой! Зачем мне пятнать его имя и честь?
– Вот чепуха!
– Погоди, а тебе что за дело?
– Мне? Денежки нужны – вот что!
– А при чём тут я и мой сын?
– Эге! Да у меня целый план! Ты поступай как знаешь, а я, клянусь аллахом, пойду к твоему сыну и скажу: «Если не дашь денег, все узнают, какая у тебя мать!» Небось, побоится позора! У него скоро свадьба… А не захочет дать – пойду к его тестю. Я не отступлюсь. Смотри – ноги у меня опухли от ревматизма. А почему? Потому, что в кабачке сырость. Нужен ремонт – да где взять денег? Дожидаться, пока аллах сбросит их с нёба?.. Нет, как хочешь, а я не упущу такого случая…
Глаза у Назан закатились.
– Я не позволю тебе надругаться над честью сына! – крикнула она, опуская руку на плечо Наджие.
– Погоди, погоди! Если он даст мне денег, никто не станет его позорить, – попробовала высвободиться перепуганная Наджие.
– Но ты ничего не получишь!
Наджие попятилась, но тут же почувствовала около своего лица зловонное дыханье. Ей стало дурно.
– Садись! – приказала Назан, глядя на неё в упор и нажимая на плечи.
Наджие вновь попыталась вывернуться. Напрасно! Тогда, сделав усилие, она ударила Назан головой в грудь и закричала. Мгновенье – и ладонь зажала ей рот. Она рухнула на пол. Назан подмяла её под себя.
– Пусти!
– Ну, нет! Я не позволю тебе позорить моё дитя!
Наджие извивалась как змея. Ей уже нечем было дышать под тяжестью навалившегося тела. Вдруг она почувствовала, что пальцы Назан сдавливают ей горло. Собрав последние силы, она рванулась. Послышался клекот. Перед глазами обезумевшей Назан замелькал быстро ходивший кадык. Не помня себя, она вцепилась ей в горло…
Наджие билась, кусалась, царапалась… Но вот руки её упали словно плети, она вытянула ноги и затихла.
Только сейчас Назан пришла в себя. Что она сделала? Её схватит полиция! А дальше? Суд? Тюрьма? Сын будет опозорен на весь город!.. Нет, это страшнее смерти!
Нельзя терять ни минуты… И она ринулась в ночную тьму.
Она бежала под свист встречного ветра. Падала. Вставала. И вновь бежала, словно за ней уже гнались по пятам… Внизу под ногами шумело море. Волны с грохотом разбивались о прибрежные скалы, обдавая её брызгами… Вот залаяли собаки. Она продолжала бежать, боясь оглянуться. Но до неё уже долетало свистящее дыхание разъярённых животных. А-а-а! На неё неслась целая стая…
Наконец она достигла обрыва. Ну, нет, здесь её не достанут собаки…
Небо разорвала ослепительная молния, на мгновение озарив бушующее море…
Сильный порыв ветра швырнул в пучину чёрный трепетавший комок. Удар грома поглотил короткий крик…
Шторм свирепствовал почти до утра… постепенно всё улеглось, и рыбаки вышли в открытое море. Но к ночи опять разыгралась буря…
– Позвольте, господин комиссар, снять с неё перстень, – сказал молодой рыбак, склонившийся с фонарем над утопленницей.
– Ни в коем случае! – закричал чиновник. —Отойди от неё!
Буря не унималась. Огромные волны с рёвом обрушивались на берег. Полицейский комиссар спустился к дороге и стал в защищённом от ветра месте. Вскоре он увидел свет фар. Автомобиль, подпрыгивая на камнях, медленно подвигался вперёд. Наконец он подъехал. Комиссар бросился открывать дверцу. Из машины вылезли трое: начальник отдела безопасности, следователь и доктор.
– Что здесь произошло? – спросил следователь.
– Я уже докладывал по телефону. Море выбросило утопленницу. Мы осмотрели её, на пальце у женщины перстень.
– Молодая?
– Не очень старая. Видно, ей крепко досталось – всё лицо исцарапано, а от левого виска до самого подбородка – глубокий шрам.
– Шрам на левой щеке? – спросил Халдун.
– Да, бей-эфенди!
Халдун почему-то сразу подумал о нищенке, которой недавно велел подмести возле своего кабинета.
Первым к берегу стал спускаться врач. Остальные последовали за ним. Едва приблизившись к распростёртому телу, Халдун крикнул:
– Это она!
– Вы её знаете?
– Я видел эту женщину несколько раз… Поднеси-ка фонарь поближе, – бросил Халдун рыбаку и склонился над трупом. – На лице следы свежих царапин…
– Да… Её смерти, несомненно, предшествовала схватка… Я думаю, что здесь скорее убийство, чем самоубийство… Вот, взгляните-ка – и он показал на перстень.
Следователь присел на корточки рядом с ним.
– Вот так-так! Бриллиантовый перстень на руке нищенки!
Он с любопытством посмотрел на лицо утопленницы.
– Снимите перстень! – приказал полицейским начальник отдела безопасности. – Составим протокол и отправим это вещественное доказательство на хранение.
Халдун вдруг быстро поднялся и закурил.
– Что с тобой? – спросил следователь, глядя на его побледневшее лицо.
