– В аду!

– Пёс паршивый! Опять начал кусаться! А моё бедное сердце всю ночь кровью обливалось!

– Да что же случилось?

– Из-за твоих штучек у меня со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было.

– Ну и зря!

– Не все же могут быть такими безразличными, как твоя жена. Дрыхла всю ночь до утра, будто и не о чем тревожиться. Ей и в голову не пришло подумать, куда пропал муж, не стряслась ли с ним какая беда. А посмотри на меня. За одну ночь побледнела и осунулась, на покойницу стала похожа. Ох-хо-хо! Уж лучше быть камнем в мостовой, чем матерью…

Сделав вид, что вытирает глаза краем чаршафа, Хаджер-ханым украдкой наблюдала за сыном. Нет, её слова не произвели на него никакого впечатления.

– Вот и носи дитя в чреве своём, роди его в муках, расти, выбиваясь из сил, чтобы сделать из него человека. А потом…

– Ну, а что потом? – улыбнулся Мазхар.

– Вот как тресну тебя по башке, неблагодарный!

– Лучше оставь свои глупости и прямо скажи, зачем пришла? Какая у тебя цель?

– Да нет никакой цели! А чего это ты торопишься меня выпроводить? Опять кого-нибудь поджидаешь?

Мазхар с беспокойством посмотрел на мать. Взгляды их встретились, и Хаджер-ханым подмигнула ему:

– Уж не та ли ханым должна пожаловать?

Он сделал вид, что не понял:

– Какая ханым?

– Да та самая, надушенная дама, в элегантном сером костюме. Ну, одним словом, эта… как её… госпожа Жале.

– Тебе известно, мать, я адвокат, ко мне приходит много разных женщин.

– И все они приходят для того, чтобы разводиться со своими мужьями?

– Они бывают по разным делам – у кого развод, у кого имущественный иск. Мало ли что…

– И всегда скрывают свои настоящие имена?

– Что ты хочешь этим сказать? – вскинул голову Мазхар.

– Н-н-ничего! Просто спрашиваю.

– А разве Жале, по-твоему, скрыла своё настоящее имя?

– Вы вместе скрыли! Ведь на самом деле её зовут Нериман. Так, что ли? Она, как мне известно, служит в баре. А ты проводишь с ней все вечера.

Мазхар покраснел до корней волос. В мозгу его молнией пронеслась догадка.

– Уж не этот ли пёс Рыза наболтал тебе?

– О нет! Не поднимай руку на невинного, не вводи себя в грех. Ты, верно, думаешь, что вокруг одни слепцы да глухие. А все, кого бы я ни встретила спрашивают: «Это правда, ханым-эфенди, что ваш сын, Мазхар-бей, бросает Назан-ханым ради девицы из бара?» И все очень сожалеют об этом. От таких разговоров я скоро разума лишусь… «Откуда вы это взяли? – спрашиваю я у людей. – Мне ровно ничего не известно. Да и зачем ему бросать свою жену, этот цветочек?» Но люди только смеются в лицо.

Мазхар то бледнел, то краснел.

– Моя личная жизнь никого не касается! И я не собираюсь ни перед кем отчитываться за свои поступки.

– Так-то оно так, да только рот не торба, шнурком не затянешь.

– А мне плевать, что болтают…

– Как тебе угодно, но не делай ты этого, сын мой!

– Чего не делать?

– Не вздумай бросать жену.

– Пока об этом нечего говорить…

Хаджер-ханым пристально поглядела на сына и вдруг громко заревела. Мазхар был ошеломлён. Он подошёл к матери и, преодолевая накипевшее раздражение, обнял её. Необходимо было утихомирить старуху и выпроводить из конторы. Ведь с минуты на минуту мог войти какой-нибудь клиент.

– Дорогая мамочка! Почему ты принимаешь так близко к сердцу судьбу Назан? Не думаю, что от большой любви к ней. Нет? Но тогда к чему эти терзания и слёзы? Тем более что пока для них нет никаких оснований.

Хаджер-ханым посмотрела на сына влажными глазами.

– Я беспокоюсь вовсе не о Назан. Пусть она провалится хоть в тартарары! Да и тебе незачем о ней беспокоиться. Допустим, что завтра ты дашь ей развод, думаешь, она пропадёт? Ничего подобного! Поедет к своей тётке, найдёт себе такого же, как сама, неотёсанного, мужика и выйдет за него. Да и ты, пожалуй, можешь неплохо устроиться – сегодня с одной, завтра с другой. Ты ведь не собираешься приводить кого- нибудь в наш дом?

– Ну, разумеется.

– Вот видишь, и об этом нечего беспокоиться…

– Тогда что же тебя тревожит?

– Халдун! Я думаю только о Халдуне.

– О чём, собственно?

– Как о чём? А вдруг Назан заберёт сына с собой.

Мазхар вспылил.

– Халдуна? Да пока я жив, никакая сила не вырвет Халдуна из моих рук!

У Хаджер-ханым отлегло от сердца.

– Вот это другой разговор. Мне, сынок, люди все уши прожужжали: «Назан-ханым не пара Мазхар-бею! Не достойна она поливать ему воду на руки!» Я, конечно, всем отвечаю, что мне жаль бедняжку. Ведь у неё никого нет на свете, да и как-никак она мать твоего ребёнка. Но если хочешь знать, я напрасно за неё заступаюсь. За твоей женой столько грехов водится, что давно пора вышвырнуть её на улицу.

– Это какие же за ней водятся грехи?

– Нет, дитя моё, нет! – поднялась Хаджер-ханым. – Не заставляй меня рассказывать. Узнают люди добрые и будут говорить: «Да как же свекровь не углядела? Чтоб у неё глаза повылазили!»

Она направилась к двери, но Мазхар преградил ей дорогу:

– Нет, скажешь, сейчас же скажешь, будь я проклят!

Хаджер-ханым испуганно посмотрела на сына:

– И как только открывается рот для этаких слов? Ладно, скажу, но с одним условием: всё останется между нами. Мне об этом по секрету сообщила мать начальника финансового отдела. Но я поклялась ей сохранить всё в тайне. Смотри же, не проговорись…

Она взяла его за руки и с таинственным видом зашептала:

– Назан купила у разносчика товаров заговорённый амулет… Хочет зашить его в подкладку твоего пиджака.

По лицу Мазхара пробежала гримаса отвращения.

– Да, да! Ты уже мне говорила о чём-то подобном…

– Так ведь душа болит за тебя, дитя мое. Думаешь, легко быть матерью? Нет, я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Поступай, как знаешь. У тебя своя голова на плечах, и законы ты получше других знаешь. Не будет Назан, так появится другая, а потом, может, и третья. Для меня всё едино… Ну, я пошла…

Когда дверь за Хаджер-ханым закрылась, Мазхар ощутил такую острую ненависть к Назан, что ему захотелось тотчас бежать домой и вышвырнуть её на улицу. Но он был вынужден сдержаться. Надо было закончить кое-какие дела в конторе, а потом ехать в суд, где сегодня рассматривалось дело об убийстве, которое он вёл.

Мазхар в изнеможении опустился на стул, стоявший у письменного стола, и поглядел в окно. Погода испортилась: небо заволокло тучами, послышались удары грома. Надвигалась гроза.