Койл ниже ростом, чем я ожидал. Или это я вырос? После рассказов Виолы о том, как она создавала и вела за собой армии, устраивала диверсии и взрывала дома, чтобы стать следующим правителем города, я ожидал увидеть великаншу. Ну да, она крепкая и мощная — как и многие жители Нового света, — иначе на нашей планете просто не выживешь. А вот глаза… это глаза, не терпящие возражений, глаза человека, который никогда не сомневается в своих поступках, даже если стоило бы. Наверно, это глаза великана.

Я подвожу Ангаррад поближе к Виоле — чтобы как следует с ней поздороваться. Внутри меня, как и раньше, поднимается волна тепла, но еще я с тревогой замечаю, что вид у нее очень бледный, нездоровый и…

Виола озадаченно смотрит на меня, склонив голову набок.

До меня доходит, что она пытается меня прочесть.

И не может.

Я смотрю на Тодда. Смотрю и смотрю и…

Ничего не слышу.

Совсем.

Я-то думала, что так его потрясла война, что от увиденных ужасов ему размыло Шум. Но нет, это другое. Это почти полная тишина.

Как у мэра.

— Виола? — шепчет он.

— Разве вас не четверо должно быть? — спрашивает мэр.

— Симона решила остаться на корабле, — отвечает Брэдли. И хотя смотрю я только на Тодда, Шум Брэдли мне прекрасно слышен: он думает об Иване и всех остальных, которые открыто угрожали нам расправой, если мы все уйдем и бросим их на холме. В итоге Симона согласилась остаться. Конечно, остаться должен был Брэдли — о чем без конца вопит его Шум, — но народ не пожелал, чтобы их защищал Гуманист.

— Как ни жаль признавать, — отмечает мэр, — горожанам явно не хватает сильной руки.

— Это вы так думаете, — говорит Брэдли.

— Что ж. главное, мы встретились! — провозглашает мэр. — Сегодняшнее собрание должно изменить судьбу мира.

— А раз встретились, давайте начинать, — кивнув, предлагает госпожа Койл.

И произносит слова, которые даже меня заставляют оторвать взгляд от Тодда.

— Ты преступник и убийца, — с каменным спокойствием заявляет она мэру. — Ты устроил геноцид спэклов и втравил нас в эту войну. Ты поработил и навечно заклеймил всех женщин, до которых сумел добраться. Ты не смог отразить вражеские атаки, стоившие тебе половины армии. Очень скоро твои солдаты поднимут бунт и уйдут под защиту огневой мощи корабля-разведчика. чтобы дожить хотя бы до прибытия новых переселенцев.

Говоря все это, она улыбается, несмотря на наши с Брэдли и Тоддом ошарашенные взгляды…

Но потом я перевожу взгляд на мэра и вижу на его лице такую же улыбку.

— Так почему же, объясни, — подытоживает госпожа Койл, — мы не можем просто устроиться поудобней и любоваться твоим падением?

— Ты, — выдержав долгую паузу, отвечает мэр госпоже Койл, — преступница и террористка. Не пожелав вместе со мной строить рай для новых переселенцев, ты пыталась взорвать и уничтожить Нью-Прентисстаун, лишь бы он не превратился в нечто противное твоим убеждениям. Ты убивала моих солдат и мирных жителей, я уже не говорю о покушении на жизнь юной Виолы, — ты шла на все, чтобы свергнуть меня и стать единоличным правителем какого-нибудь Койлевилля. — Он кивает Брэдли. — А экипаж корабля-разведчика нехотя поддерживает тебя лишь потому, что ты манипулировала Виолой и вынудила ее нанести ракетный удар. Но много ли боеприпасов на корабле? Хватит, чтобы уничтожить сто тысяч или даже миллион спэклов, которые будут волнами душить город, пока мы все не умрем? Ты, целительница, не меньше меня виновата в том, что сейчас происходит.

Они с госпожой Койл продолжают улыбаться друг другу.

Брэдли громко вздыхает:

— Ну, повеселились и хватит! Может, перейдем к делу? Мы тут зачем вапще собрались?

— И зачем же? — спрашивает его мэр таким тоном, словно разговаривает с ребенком.

— Ну, например, чтобы попытаться избежать полного взаимного уничтожения. Сделать так, чтобы на этой планете хватило места всем, включая вас с госпожой Койл. Караван прибудет через сорок дней. Может, к их прибытию стоило бы заключить мир с туземцами? У каждого из нас есть свои преимущества. Госпожа Койл собрала вокруг себя неплохую армию преданных ей людей — пусть она меньше и хуже вооружена, чем ваша. Занятая нами позиция более выгодна с точки зрения обороны, но там мало места, и нам все сложнее помогать людям, которые с каждым днем становятся пу-гливей и норовистей. Тем временем вы сносите атаки, которые не в состоянии отразить…

— Да, — перебивает его мэр, — объединение наших сил было бы разумным и мудрым стратегическим ходом, кто бы сомневался…

— Я не о том, — перебивает его Брэдли. Он говорит все напористей, и Шум у него до ужаса громкий, сырой и неуклюжий — первый раз такой вижу, — но он насквозь пропитан чувством собственной правоты, абсолютной уверенности в том, что он поступает правильно, — и несогласных, если придется, он готов переубедить силой.

Брэдли мне очень нравится.

— Я веду речь не о стратегических альянсах, — продолжает он. — Я говорю, что оружие и бомбы — в моем распоряжении, а я без всяких колебаний улечу отсюда и брошу вашу грызню, если вы не признаете мою правоту и не начнете искать способы положить конец этой войне, а не одержать в ней победу.

На долю секунды мэр перестает улыбаться.

— Ведь это несложно, — вступает Виола, кашляя. — У нас есть вода, у вас — продукты. Начнем меняться тем и другим, покажем спэклам, что мы — сплоченная и сильная армия, что мы никуда не уйдем и что мы хотим мира.

Я почти не слушаю Виолу и только в ужасе смотрю, как ее бьет озноб.

— Согласна, — говорит госпожа Койл, вроде бы довольная ходом переговоров. — И первым делом предлагаю обсудить вот что. Пусть Президент будет так любезен и расскажет нам, как обезвредить железные ленты, которые сейчас убивают — о чем ему, несомненно, было известно с самого начала — всех наших женщин.

¾ ЧТО?! — вскрикивает Тодд.

— Понятия не имею, что она несет, — выпаливает мэр, но лицо Тодда кривится от ярости.

— Это только теория, — вставляю я. — Ничего еще не доказано!

— И ты прекрасно себя чувствуешь, дорогая? — спрашивает госпожа Койл.

— Нет, но я и не умираю.

— Это потому что ты молода и здорова. Не всем женщинам так повезло.

— Ленты были самые обычные, которыми клеймили хейвенский скот, — говорит мэр. — Если вы намекаете, что я обработал их каким-то другим веществом с целью убить женщин, то вы глубоко заблуждаетесь, и я не потерплю…

— Потерпишь, не маленький. Нечего тут короля из себя строить, — обрывает его госпожа Койл. — Ты убил всех женщин Прентисстауна…

— Женщины Прентисстауна совершили самоубийство, — вставляет мэр, — потому что начали проигрывать войну, которую сами же и развязали.

— Что?! — повторяет Тодд, изумленно тараща глаза на мэра. Очевидно, он первый раз слышит его версию событий.

— Прости. Тодд, — говорит мэр. — Но ведь я предупреждал, что все твои знания о мире ошибочны.

— Бен рассказал нам, что тогда случилось!!! — кричит Тодд. — И не пытайся выкрутиться! Я не забыл, что ты за человек и как ты мучил Виолу…

— Я ее не мучил, — уверенно возражает мэр. — Я не желал зла ни одной женщине. Если помнишь, клеймить я их начал только после террористических выходок госпожи Койл, когда стали гибнуть солдаты и мирные жители, а нам пришлось искать преступников. Если кто и виноват в том, что я ввел наручные удостоверения личности…

— Удостоверения личности?! — восклицает госпожа Койл.

— …так это она! Пожелай я убить всех женщин, я бы сделал это сразу после вторжения в город. Но я никогда не хотел им зла и не хочу сейчас!

— Как бы то ни было, — говорит госпожа Койл. — я — лучшая целительница на планете, но я не в состоянии вылечить эту инфекцию. Возражения будут?

— Нет, — пристально глядя ей в глаза, отвечает мэр. — Тогда заключим первое соглашение. Вы получаете полный и неограниченный доступ ко всей информации об удостоверениях личности, а также о лечении, которое в данный момент проходят городские женщины. Да, они больны, однако их состояние не внушает серьезных опасений.

Я смотрю на Тодда: он в смятении и не понимает, кому верить и что думать. Сейчас его Шум стал чуть громче, он полон тревоги и какого-то чувства ко мне, но толком разобрать ничего нельзя — раньше было совсем по-другому.

Такое ощущение, что моего Тодда больше нет.

— С тобой точно все нормально? — спрашиваю я Виолу, подъезжая к ней вплотную, пока остальные продолжают разговаривать. — Точно?

— Волноваться не о чем, — отвечает она, но я вижу, что она врет. Хочет меня успокоить, ясное дело, но я только тревожусь еще сильней.

— Виола, если с тобой что-то неладно, если что-то случилось…

— Да просто госпожа Койл меня запугивает, чтобы я согласилась ей помогать…

Я смотрю ей в глаза, вижу, что это не вся правда, и сердце у меня уходит в пятки. Потомушто если ей плохо, если я ее потерял, если она…

Я — круг, круг — это я.

Тревога сразу уходит, Шум утихает. Я закрываю глаза, а когда открываю, Виола в ужасе таращится на меня.

— Ты что сейчас сделал? — вопрошает она. — Твой Шум и так был до жути тихий, а потом исчез вовсе!

— Я недавно научился, — отвечаю я, пряча глаза. — Ну, глушить