испуганно и жалобно.
— Я хочу сделать чистосердечное признание. Я участвовал в подготовке покушения на генералов Краснова, Самойлова и Казанского. Операцию задумала Лариса Кизикова. Я с самого начала не хотел в этом участвовать, но Бебиков уговорил меня.
— Каким образом?
— Он сказал, что это дело чести и что, если я откажусь, от меня отвернутся все армейские друзья. Я вынужден был помогать им. Вынужден, понимаете?
— В чем заключалась ваше участие? — строго спросил Турецкий.
Кириллов тяжело вздохнул:
— Я следил за генералами. Вычислял маршруты их передвижения. Даже установил «прослушку» на телефон генерала Краснова.
— Как вы это сделали?
— Э-э… Понимаете, Борис Александрович…
— Александр Борисович, — поправил негодяя Турецкий.
— А, ну да, — кивнул тот и слабо улыбнулся. — Здорово вы нас разыграли, Александр Борисович. Такой убедительный получился господин Персидский…
— Не отвлекайтесь, — осадил его Турецкий.
Кириллов тут же стер улыбку с пухлого лица.
— Простите, — жалобно проблеял он. — Дело в том, что у меня есть знакомые в МВД, и я иногда приплачиваю им за информацию. Ну и за другие услуги — время от времени. Запишите их имена…
Кириллов с готовностью перечислил имена купленных им офицеров. В следующие двадцать минут он выдал и всю остальную информацию — столь же горячо и поспешно.
— Я искренне раскаиваюсь в том, что помогал этим извергам, — заключил свой горячий монолог Кириллов. — Но сам я никого не взрывал и не убивал. Я надеюсь, что суд учтет мое чистосердечное признание, а также мою помощь вашему следствию.
— Это уж как пить дать, — кивнул Турецкий.
Уходя, Кириллов резво схватил Александра Борисовича за руку и принялся трясти ее, приговаривая:
— Спасибо, что помогли мне заново осмыслить мою жизнь!
Охранники еле оторвали его от Турецкого.
После того как Кириллова увели, Александр Борисович пошел в туалет и там долго тер ладонь мылом, с отвращением вспоминая жирную физиономию Кириллова и его пухлые, липкие пальцы.
…Тем не менее во многом благодаря именно показаниям мерзавца Кириллова Турецкому и его помощнику — Володе Поремскому — удалось собрать доказательную базу и снять обвинение с Бориса Берлина. Вот и Ларисе Кизиковой они тоже ничего предъявить не смогли. Никто из фигурантов дела, кроме Кириллова, не подтвердил ее участия в убийстве генералов. Сама Лариса также все отрицала.
— У этой девчонки просто стальные нервы, — мрачно посетовал Поремский после последнего допроса. — Ее брат мертв, отец сидит на нарах, а она и в ус не дует. Сидит, блин, улыбается! Даже заигрывать со мной пыталась. — Володя задумался. — Вы знаете, Александр Борисович, пару дней назад мне показалось, что она вот-вот проговорится. Вид у нее был такой… убитый. Я спросил, в чем дело, а она ответила, что ее всю ночь мучили кошмары. Но я так и не смог ее сломать. А теперь она снова бодра и спокойна. — Поремский удрученно покачал головой. — : Я упустил момент. Теперь она ничего не расскажет.
Турецкий лишь неопределенно хмыкнул в ответ.
На следующий день Ларису Кизикову выпустили из следственного изолятора.
5
Прежде чем забраться в машину, Турецкий достал из кармана сигареты и закурил. Он вдруг подумал, что давно не прогуливался по московским улочкам пешком. А ведь скоро осень, а там и до зимы недалеко.
«Махнуть бы сейчас в парк Горького! — с грустью подумал он. — Покататься на американских горках. Или в зоопарк… Да, в зоопарк. Тыщу лет там не был. Покормить лебедей, поглазеть на мартышек, поесть мороженого. Вот это жизнь! Поскорей бы уж, что ли, Иришка с Ниной приехали».
Начал накрапывать дождь, и Турецкий поежился.
— Александр Борисович, — окликнул его знакомый женский голос.
Он обернулся. Это была Лариса Кизикова. Свежая, красивая, в яркой курточке и модных, расклешенных джинсах.
— Здравствуйте, Александр Борисович!
— Здравствуйте. Что вы здесь делаете?
Она неуверенно улыбнулась:
— Да вот, оказалась поблизости, увидела вас. Дай, думаю, подойду. У вас есть сигарета? А то мои закончились.
Турецкий дал девушке сигарету, поднес зажигалку. Она прикурила и улыбнулась:
— Спасибо.
— Так что вам от меня нужно? — сухо спросил Ларису Турецкий.
Она пожала худыми, острыми плечами:
— Ничего. Я просто хотела сказать вам, что я не такая тварь, как вам кажется. И, пожалуйста, не смотрите на меня так.
— Как?
— Гневно. Нет, правда. Если вы думаете, что у меня нет совести, вы ошибаетесь. И страдать я умею. И обвинить себя могу не хуже вашего суда, да и наказать тоже.
— Так в чем же дело?
— В том, что мне не в чем себя винить. Мой брат поступил правильно. Возможно, это был самый лучший поступок в его бестолковой жизни. И если есть тот свет, то ему этот поступок зачтется дороже, чем тысяча добрых дел. И моему отцу — тоже.
Лариса говорила громко, с вызовом, словно пыталась убедить не только Турецкого, но и того, кто охраняет райские ворота. Или — себя саму.
— И я уверена, — продолжила она, — если бы отмотать пленку назад, то они бы поступили так же. И я бы их в этом не винила. Слышите, не винила бы! Вы меня не слушаете?
— Слушаю, слушаю. Значит, вы знали о готовящемся убийстве?
— Я? — Лариса усмехнулась и покачала головой: — Нет. Конечно, нет. Я говорю гипотетически. Вот опять… Вы смотрите на меня так, словно я самая гадкая тварь на земле. О чем вы думаете, Александр Борисович?
— Я думаю: совесть не мучает?
Лариса покачала красивой головой:
— Теперь уже нет. Наверное, я сумела с ней договориться.
— Вижу, вам и правда это удалось.
— Мне удается все, за что я ни возьмусь, — высокомерно сказала Лариса. — Я удачливый и счастливый человек.
Турецкий нахмурился и покачал головой:
— Не думаю. Мне пора идти, Лариса. Пожалуйста, сделайте так, чтоб я вас больше никогда не видел. До свидания.
— Прощайте.
Турецкий сел в машину и завел мотор.
Лариса поежилась и глянула на небо. Похоже, она только теперь заметила, что идет дождь, а
